Охранник гоготнул подобострастно и, взяв бумагу с подписью, начал медленно, перед лицом Стася, как велел следователь, рвать ее на мелкие клочки.
В этот момент слабые натуры заходились в рыданиях, более крепкие впадали в ступор. При любом раскладе с разрушенной крахом надежд психикой заключенного было проще работать. Апатия ли, истерика – все хорошо, чтобы сломать волю, а там, по возможности, и подписать нужный протоколец.
Но что-то пошло не так. Следователь еще продолжал хихикать в предвкушении, что вот сейчас этот неуступчивый, сильный Вашкевич начнет качать права, которых у него нет по определению. А Стась уже со всей молодецкой дури поддел гогочущее лицо охранника прямо на макушку стриженой головы. Промахнуться по жирной, откормленной на изъятых крестьянских передачах, харе было трудно. Увалень в форме падал, не шибко соображая, в чем дело, следователь Мичулич еще хватал удивленным ртом спертый кабинетный воздух, а Стась юрко, с яростью раненого зверя, уже петлял по изгибам бесконечных административных коридоров.
Прыжками – прочь, прочь! Не разбирая дороги, по велению каких-то древних инстинктов, в одном порыве взлетел над крашеными досками пола, разбивая всей массой тела коридорное окно, и вот он – воздух! Покатился, покатился, покатился по крутому настилу. Еще прыжок – чувствительный ушиб о крышу соседнего здания.
Вскочил, поскользнулся, зашуршал вниз по жестяному скату, к краю, за которым уже сладко облизнулась погибель, но чудом, едва ли не ногтями, уцепился за что-то. По-кошачьи, едва не вывернув плечевые суставы, выхватил болтающееся тело из жуткой пустоты и вновь на пределе сил побежал.
Барабаном в ушах били звуки собственных шагов, или это сердце пробовало выскочить из груди? Не до этого! Сейчас не время копаться в себе, Стась не понимал, что делает, и не хотел понимать. Побег «на рывок», который матерые уголовники не чествуют, презрительно называя «фраерским», удался. Пусть судят победителя неудачники, которые не рискнули попробовать.
Мысли крутились хаотично, свобода пьянила, будоражила сознание лучше самого игристого шампанского. Из хаоса, бурлящего в голове, Стась привычно вычленил главное: самое важное было то, что он предоставлен сам себе, что теперь – его воля, от него все зависит, а за это ощущение и умереть не страшно.
Ежился от удаляющихся свистков разъяренной охраны, сигал с крыши на крышу, пока не выглядел в сгущающихся сумерках спасительную пожарную лестницу, по которой и снесся вниз, к свободе, которую добыл сам.
Еще мгновение, и спасительная темнота провинциальных улиц проглотила беглеца, будто и не было его тут никогда.