Но Зюзель на это никак не среагировал, потому что уже отключил связь. Он и так о многом сообщил. Например, о том, что меньше через сто часов я начну встречу со своей буйной молодостью. И, как и к любой долгожданной встрече, к ней нужно подготовиться особым образом. Внутри меня заработал обычный моторчик, как бывает всегда, когда я жёстко решаю раздобыть денег и замутиться по лёгким наркотикам и галлюциногенам.
"Наверняка Берс сейчас тоже сидит без денег и будет не прочь замутиться по лёгким наркотикам, как всегда, - подумал я, - Тогда с ним и поговорим о синдроме "Внутренней Ичкерии". Спокойно так потрещим, по фронтовому..."
С Берсом я не виделся почти год. У нас такое бывало и раньше. То мы месяцами общались с регулярной частотой, будучи связанными какими-либо общими допинговыми движениями или кинопроектами - то вдруг надолго расставались до нового благоприятного стечения обстоятельств. Словно мы какие-нибудь древние камбоджийцы или кхмеры. Главным в нашем общении был иной, чем у большинства других людей, взгляд на окружающий мир. Зюзель смотрел сквозь этот мир, Берс его впитывал и изредка выблёвывал. А я, как мне казалось, мгновенно обнаруживал феномен присутствия всех нас в едином сознании унивёрсума.
Больше всего Берс напоминал футуриста Родченко, фотографию которого я когда-то видел в одном журнале, с подписью под ней "конструктор мечты". Помню только, что коммунисты его, как художника, не понимали. На этой советской фотографии двадцатых годов прошлого столетия абсолютно лысый человек с лицом деревенского камикадзе, курит папиросу, стоя рядом с антикварной кинокамерой и вглядываясь в никуда. Вот и Берс как раз такой. Когда пьяный, то в тыщу раз круче, а трезвый, накуренный и в процессе работы - так просто запредельно.
Если бы Берсу слегка поспособствовали как следует развернуться в кино - он бы смог недорого поставить Элевсинскую мистерию, явление Заратустры, кельтские саги, Курскую дугу, а заодно и атаку инопланетян на деревню Гадюкино при Андропове. За многочисленные и культовые клипы его не раз удостаивали разных призов и наград, импортных и отечественных. Берсу катит под полтинник. Зюзель - тот помладше лет на пять.
Берс родился в ту ночь, когда в секретном советском городе Арзамас-16 случилась ядерная авария. Отходы слили в озеро у его родной деревни, в котором спустя неделю бабушка-старообрядка тайно от сельсовета и покрестила будущего целлулоидного гения. Покинув родину, Берс больше никогда туда не возвращался. Его креативные замыслы вбирали в себя весь спектр творческих высказываний - от гравюры на рисовом зёрнышке и ваджрных песенок тибетского йогина Миларепы до управления танковой дивизией Роммеля при взятии Каира. От последнего выжившего колхозника-тувинца из секретного батальона СС, давшего смертельный бой красным китайским коммунистическим ордам на подступах к гробнице Рериха - до всей правды о Тристане и Изольде. В данное время он увлекался изучением Третьего Рейха, всяких необычных привычек его типичных при ближайшем рассмотрении обывателей - что как раз особо и страшно. Эта заинтересованность будила в нём огромное сострадание и желание биться насмерть за неведомую человеческим массам свободу.