Руки он мне не подал - сказал, что я агент Кремля - а потом в точности предсказал будущую войну и отжался дюжину раз под портретом шейха Мансура в натуральную величину. Его предсказания совпадали с теми, что проповедовал одноногий подделывающийся под сумасшедшего дервиш в фойе гостиницы, где валялся в тот момент пьяный Лёха. Дервишу я ежедневно покупал импортное баночное пиво - а он рассказывал мне, что я буду наблюдать на этих улицах через год, когда здесь не будет ни гостиницы, ни дворца, ни этих бородатых людей с автоматами, стреляющими трассерами вверх в честь очередной свадьбы. Дважды к нам в номер ломились пьяные люди с автоматами - я крикнул им вопрос, из какого они тейпа, они промолчали и вскоре ушли, ругаясь на чеченском языке.
На другой день нас на улице взяли на адреналин вооружённые ножиками малолетки. Я предусмотрительно носил основные деньги исключительно в левом носке, подпяточная часть. Лёха свои пропил ещё в Нальчике. Аппаратуру его дикие чеченские дети не тронули - Лёха потом, в гостинице, запершись, всё гладил чёрный фотокофр, со всякими оптическими железками внутри, и говорил, что в нём его зарплата за три года. Я постучал себя по голове, и сказал, что здесь моя зарплата на всю жизнь. Лёха провел пальцем по кадыку и скривил рожу умирающего барана. Я достал приготовленную ещё с Москвы бутылку водки, для особых случаев - он о ней ничего не знал, и был поражён.
Мы выпили и написали заявление министру информации Мовлади Удугову - но он посмотрел в мои честные пьяные глаза, и сказал, что бухгалтер болен, ключ от сейфа потеряли, но он дарит нам кассету с истиной ваххабизма. Кассету мы взяли. На ней чей-то голос с выраженным акцентом читал по-русски про то, как зарождается из ничего человеческий зародыш. Это было похоже на правду, как мы с Лёхой тогда её понимали.
Лёха после той нашей с ним встречи с Удуговым пошёл к корейскому мастеру иглоукалываний, стал работоголиком и не пьёт уже скоро лет пятнадцать, даже прикупил в кредит квартиру и машину, но лицом стал походить на куротруп. С ним и с пьяным было говорить особо не о чем. Редко вообще попадаются фотографы, с которыми есть о чём поговорить. А вот про ставропольского Серёгу я с той поездки больше не слышал. Он был настоящий псих - трахал всё, что движется, не опасаясь кавказских обычаев. Кровная месть его только заводила. И это при четырёх детях! Русский на Кавказе - что горец в Москве. Сходит с ума от несовпадения мозжечковых вибраций местному колориту.
Третий раз меня занесло в Чечню в декабре 1994-го, и это отдельная история. Потом я ещё раз съездил туда в январе и ещё раз в апреле. В марте 1995-го я съездил туда в последний раз. Итого семь. После последней моей поездки в Чечню я как раз и закодировался от алкоголизма, начал ежедневно курить лёгкие наркотики, нашёл аж сразу две попсовых работы на ТВ, полностью сменил круг общения, и перестал делать ставку на журналистику, решив закинуть удочку в кинематограф. Внутренний голос говорил мне, что в расчёте на один печатный знак там платят значительно больше. Работы на ТВ я очень скоро потерял - но об этом даже и говорить не стоит.