И от радуг этих я понял, что поездка наша будет вполне удачной и даже, возможно, судьбоносной для ауры здешних краёв. Так сказали мне радуги.
Я показал их Берсу - он молча подтвердил мои догадки кивком головы. Зюзель же ни на что не обращал внимания, поскольку одновременно перезаряжал аккумулятор и вставлял плёнку в свою старую кинокамеру "Конвас", накрывшись с головой своей чёрной натовской курткой. То есть Зюзель был очень занят - тем более, что вертолёт наш очень сильно трясло. Вчерашний полковник крепко спал, обхватив чемодан с совершенно секретной, должно быть, боевой документацией.
Мы заложили вираж и полетели спиной к солнцу - с, понятно, далеко идущими планами маскировочного характера.
"Плюшевый мишутка шёл войною прямо на Берлин!
Смело взрывал каждый мостик перед собой!
Чтобы кто-то там вспомнил! Чтобы кто-то там слышал!" - пел в моей голове Летов Егор.
Радуги исчезли.
Закончив подготовку киношного снаряжения, Зюзель тут же постарался лично увидеть в иллюминатор круглые серые и слегка серебристые шары, отлетающие в обе стороны от нашей винтокрылой железяки.
Потом под нами начался густой лес. Мне казалось, что мы летим всего метрах в десяти над верхушками деревьев.
Наши пилоты продолжали время от времени бесшабашно рокерить, бросая машину в чисто эстетические виражи, которые как бы на самом деле должны были спасать нас от местных охотников за вертолётами. В сочетании с отстреливаемыми ловушками такая тактика увеличивала наши шансы на некоторое продление жизни. Слишком уж неорганично мы тарахтели в этом архаичном ареале между лесом и просторами небес, призывая воинов Аллаха совершить над нами великое мщение казнями яростными.
Вся наша органика и неорганика как будто требовала от пространства точного попадания в самоё себя какой-нибудь взрывающейся хуёвиной.
"Не мёртво то, что в вечности пребудет - со смертью времени и смерть умрёт..." - вспомнилось мне рассуждение старины Лавкрафта. Надо было взять с собой книгу его рассказов, почитать на ночь бойцам и командирам. Чтобы они уже ничего в жизни не боялись. Но это лишь, если вчитываться, как следует - а если так, поверхностно пробежать, исключая реального западла? Кому сейчас понятно, что книга - качественная дверь, через которую мертвецы ходят между прошлым и будущим приличного вооружённого знаниями человека?
Затем я подумал о чеченах. Кто такие чеченцы, нохчи? Ну, племя такое, горное, не достигшее стадии феодализма, если это что-то значит. Язычники, принимавшие то христианство, то ислам - в зависимости от своих врагов. Мрачные тайники мюридизма, всё такое. Тучи суеверий и волчий нрав. "О происхождении своём чеченцы не имеют общего народного предания. Говорят, что какой-то сирийский князь, заслужив гнев своего повелителя, поселился на Кавказе. У него было несколько сыновей, из них младший, называвшийся Нахчой, взял себе уделом землю в горах и сделался родоначальником чеченцев. Есть и другие, подобные этому предания, но все они не заслуживают ни малейшего внимания. Вообще же происхождение чеченцев так же трудно определить, как происхождение всех мелких неисторических народов. Первобытные жители этой страны занимали дефиле между снеговыми и лысыми горами..." - дословно вспомнил я царскую книжку девятнадцатого века "Чечня и чеченцы", купленную в неразбомблённом ещё Грозном, сразу после своего единственного интервью с тогда ещё живым Джохаром Дудаевым.