— Ложись!!!
Как отцепила провод наушников и оказалась на земле, Вешка и не запомнила. Врезалась в женщину, роняя ее вглубь сеней, рухнула сверху. Больно стукнулась во что-то коленом.
Дух-дух-дух-дух…
— Не торопись, помалу пей…
Вешка дернула ухом: «слышу». Ушам хорошо, чехлы с них сняты — серое от пыли переговорное устройство лежит на серой от пыли надгусеничной полке — нынче здесь все серое. Кроме ушей. И неба. Раскаленно-синего. Пустого. Пока…
Не торопясь, хлебнула еще чуть-чуть из ковша. Не потому, что над душой встал хмурый Мушков. Нравится. Пить маленькими глотками ледяную колодезную воду нравится. Та сначала выстуживает губы и десны до бесчувствия, потом растекается сладостью по языку и небу. Почти счастье… Первые глотки пришлось сплевывать — горло, словно, глина залепила. Залепила и высушила. До того, что свой голос не узнавала: точно птичий грай, надсадный и резкий. А под конец так и вообще пропал. Голос. И пришлось Вешке после рапортов и команд вернувшейся к своей самоходке стучать по броне сначала кулаком, а потом и рукоятью пистолета, призывая к себе экипаж.
— Полей, — она сунула ковш Мошкову. Усмехнулась: голос вернулся, но годился старику, не девушке.
В сложенные ковшиком серые ладони плеснулась сверкающая чистота воды. И тут же потемнела, выбирая в себя грязь и тепло. Пальцы быстро заколодели. Но Вешка продолжала тереть их под ледяной струей, пока цвет кожи не возобладал над чернотой. Только тогда принялась за лицо.
Воды не хватило, и Мошков убежал наполнять ковш. А Весна уперлась лопатками в металл самоходки, слепила веки и замерла прислушиваясь. К себе. К миру. В первый раз после налета. Сразу не получилось, некогда было. Да и не могла она тогда думать. Колотилась, стучала зубами, сердцем и исполняла вбитые училищем обязанности командира. Дрожь и сейчас жила где-то в глубине колен и ладонях. Неприятно. Но терпимо, как многое другое…
Что-то поменялось в ней. Умерло убитое пролетевшими мимо снарядами. Что-то появилось новое. Наверное, впервые, осознавая себя, Вешка не пыталась подобрать определения происходящему в ней. Слушала себя… вплетая услышанное в бессловесное знание себя… Так тусклый звяк цепи рождает знание о колодце…
Земелов закончил возиться внутри, стукнул ботинками по броне и подойдя привалился к борту самоходки рядом. Хрустнул соломкой курута.
Вешка улыбнулась. Подняла лицо к солнцу — недосмытая грязь на лице быстро схватывалась панцирем. Это чувство, как и боль в пораненной губе, были приятны — ощущением жизни. И тогда девушка улыбнулась шире, ломая образовывающуюся корку и наслаждаясь каждой трещинкой…