«Ага», - сказал Лиафорн. Когда брак распадается в матриархальной системе навахо, бабушки и дедушки по отцовской линии нередко теряют из виду детей. Они будут членами семьи своей матери. "Вы когда-нибудь слышали что-нибудь о жене Форда?"
МакГиннис потер большим пальцем густую белую бровь, стимулируя память. «Думаю, я слышал, что она тоже была пьянчуга. Еще одна нехорошая. Одного поля ягода." МакГиннис внезапно прервал себя, хлопнув себя по руке. «Ей-богу», - сказал он. «Я просто кое-что придумал. Давным-давно, должно быть, почти двадцать лет назад у Хостина Цо останавливался ребенок. Пробыл там год или около того. Помогал с овцами и всем остальным. Бьюсь об заклад, это был внук.
«Может быть», - сказал Лиафорн. «Если бы его мать действительно была пьяницей».
«Трудно отслеживать детей навахо, - сказал МакГиннис. «Но я помню, как слышал, что один пошел в школу-интернат при Сент-Энтони. Может быть, это объяснило бы, что Хостин Цо сказал о том, что он идет по дороге Иисуса. Может быть, те францисканские священники сделали его католиком.
«Я хочу узнать кое-что еще, - сказал Лиафорн. «Цо пошел на пение незадолго до того, как его убили. Вы знаете об этом? "
Макгиннис нахмурился. «Не было пения. Про прошлый март или около того? У нас тогда была такая жалкая погода. Помните? Низовая метель. Нигде на плато не поет в такую погоду.
«Как насчет того, чтобы немного раньше?» - спросил Лиафорн. «Январь или февраль?»
Макгиннис снова нахмурился. «Было одно пение немного после Рождества. Девушка заболела в Яззи-Спрингс. Девушка Накаи. Было это в начале января ».
"Что это было?"
«Они сделали « Путь ветра », - сказал МакГиннис. «Пришлось пригласить певца с Many Farms. Чертовски дорого.
"Любые другие?" - спросил Лиафорн. «Путь ветра» был неправильным ритуалом. На песчаном рисунке изображен кукурузный жук, но ни один из других святых людей, упомянутых Хостином Цо, не будет там.
«Плохая весна для песен», - сказал МакГиннис. «Все либо выздоравливают, либо чертовски бедны, чтобы за них платить».
Лиафорн хмыкнул. Ему нужно было кое-что соединить. Они сели. Макгиннис двигал бокал маленькими медленными кругами, вращая бурбон с точностью до сантиметра от края. Лиафорн позволил себе взгляд упасть. Это была большая комната с двумя высокими окнами на восток и двумя на запад. Кто-то много лет назад завесил их хлопковым принтом с розами на синем фоне. Как бы ни была велика комната, ее теснила мебель. В углу двуспальная кровать, покрытая лоскутными одеялами; рядом - поношенный диван модерна 1940 года; кроме того, кресло, обитое блестящим синим винилом; два других невзрачных мягких стула; и три разных сундука и шкафа. Каждая плоская поверхность была забита всякой всячиной, накопленной за долгую жизнь: индийская керамика, куклы качина, пластиковое радио, полка с книгами и даже - на одном из подоконников - набор кремневых наконечников для копий, артефактов, которые интересовали Лиафорна с тех пор, как он был студентом антропологии в штате Аризона. Снаружи, через запыленное стекло, он увидел двух молодых людей, разговаривающих у одной из хозяйственных построек торгового поста. Здание было каменное. Первоначально оно было возведено, как рассказали Лиафорну, миссионером Церкви Христа в начале пребывания Макгинниса в должности торговца и почтмейстера. От него отказались после того, как оптимизм проповедника был подорван из-за его неспособности заставить Дини принять идею о том, что у Бога есть личный и особый интерес к людям. Затем Макгиннис разделил часовню на три туристических домика. Но, как сказал один из его клиентов, «было так же трудно заставить белых туристов пересечь дорогу на Короткую гору, как заставить навахо попасть в рай». Хижины, как и церковь, были в основном пустыми.