Правда, мама мальчиков иногда все-таки что-то произносила. В ее лексиконе теперь находились только две фразы: «да чтоб вы все сдохли» и «да пошел ты на ***». Иногда в них заменялись местоимения на «вы/ все /ты/ он/ они», но общий смысл этих выражений оставался неизменным.
Так они и продолжали жить дальше. Папа мальчиков уже немного привык, молчание в квартире продолжалось, уволившаяся с работы для поездки в столицу жена пребывала всегда дома, занималась ребенком и жила с сыном в отдельной комнате. При экстренном обращении к супруге, она в ответ все также использовала для ответа все те же два коротеньких предложения, и лишь для маленького Игоря было сделано исключение. Для общения с сыном молодая супруга использовала слова: «пошли», «погуляем», «кушать» и еще несколько других. Папа мальчиков старался как можно реже сталкиваться с женой и проводил время, тихо просиживая в своей комнате. Так они и существовали.
Однажды, глядя в окно на гуляющих во дворе жену и сына, папа мальчиков заметил, что супруга что-то собирает. Прохаживаясь по двору, она наклонялась, что-то долго рассматривала, а потом складывала находки в большой полиэтиленовый пакет. Когда семья вернулась с прогулки, жена оставила в прихожей бесхозный мешок и в комнате раздевала сына. Воспользовавшись ее отлучкой, папа мальчиков заглянул в пакет и ужаснулся: там находился настоящий уличный мусор – это были какие-то палочки, веточки, пожухлые осенние листья, маленькие и большие камни, засохшие травинки и какие-то кусочки завядших растений. Он оторопел: все очень походило на то, что у жены «поехала крыша». Ситуация выходила из-под контроля, что делать с этим, он не знал.
Между тем, у жены появилось новое занятие. По вечерам, уложив ребенка спать, она выходила на кухню и на бумаге, клеенке, газетах начинала выкладывать весь этот мусор, вглядываясь теперь уже не в окно, а на весь этот хлам. Она сортировала его на столе странным образом. То это была какая-то кучка веток, словно воронье гнездо, то кучка камней, то какие-то палочки собирались стройными рядами. Это стало ее новым многочасовым занятием. Пакеты увеличивали свое количество, и вскоре ими была заставлена уже достаточно большая часть их с сыном комнаты. Папа мальчиков, так ничего и не решив, пустил ситуацию на самотек. Глобально это никому не мешало, занятие это являлось бесшумным и малозатратным.
Ежедневно видя в квартире эту теперь «малознакомую женщину», папа мальчиков уже свыкся с ее странностями, причудами и глобальным молчанием. Старые обиды уже утихли, и он уже вроде начал забывать всю предшествующую историю. Однажды вечером, увидев ее за основным занятием на кухне, он решил попытаться начать давно забытое общение и наладить хотя бы какой-то контакт или разговор. Не зная, как это можно сделать, он походил туда-сюда, поглядывая на «рукоделие» жены. В этот раз поделка состояла из нескольких обычных уличных булыжников величиной с небольшое яйцо. Они располагались на старой газете неким зигзагообразным рядом, а между ними словно мостики лежали старые скрюченные длинные сосновые иголки. Также в одном углу газеты находилось скопление нескольких шишек, по всей видимости, с той же самой сосны, что и иголки, а чуть левее, на большом куске газетного разворота, лежало несколько старых сморщенных желудей. Папа мальчиков не знал, как назвать эту композицию и попытался подобрать красивое слово, характеризующее эту то ли поделку, то ли икебану, то ли что-то еще. Он растерялся, пошагал туда-сюда, название занятию так и не придумал, но все-таки собрался с духом, подошел поближе к столу и все-таки произнес: