– Не потому, что жадная, поделиться боюсь – нет. Просто с душою подходить – с вами и года не протянешь, свихнешься. С вами надо немножко черствой быть, понимаете?
«И это она рассказывает практикующему хирургу».
Моргнул ей в ответ.
– Но вы не волнуйтесь, Никита Николаевич, я делаю все как надо, чтобы вам как можно лучше было.
Попросил вдруг:
– Можешь меня поцеловать?
– Поцеловать? Конечно, могу, – откликнулась она. – Вас куда? В губы? В лоб? В щечку, если хотите.
Она присела на кровать и поцеловала его в уголок губ. После грустно улыбнулась.
– Плакали опять?
Он замотал по подушке головой.
– Не обманывайте, губы соленые… Чего только вы болящие не просили у меня за двадцать лет. Любви все хотят – и больные, и здоровые.
– Ты и любовь можешь дать?
– Если просят – почему же не дать? Это первейшее лекарство ото всего. – Щеки у нее порозовели. – Ну, лежите тут, Никита Николаевич, смотрите на свои листья.
Одернув юбку, она вышла из комнаты.
Он смотрел на желтую вьюгу, на вяз в углу двора и мечтал об уколе – было больно нестерпимо. В какой-то миг ему даже померещилось, что этот старый вяз из зеркала проник к нему внутрь и начал там прорастать, своими кривыми узловатыми ветками безжалостно разрывая ткани на своем пути…
Прошло невообразимо много времени, когда, наконец, появилась Надя.
– Поворачиваться на бок не будем, так уколю.
Как он обрадовался… И поворачиваться не придется, и Надя сейчас сделает укол, и боль скоро отступит.
Во входной двери заворочался ключ.
– Кажется, Нина пришла, – сказал он.
Надя поправила одеяло.
– До свидания. Постарайтесь уснуть.
Из прихожей раздался голос жены:
– Никита! Надя! Как вы тут без меня?
Боль изводила невероятно, вытесняя всякую мысль о чем-либо кроме самой этой боли и превращая его в страдающее безмозглое животное. Но мысли все-таки посещали Никиту Николаевича. Он их не пытался ни вызвать – ни после задержать. Он этим процессом не управлял. Он почти ничем уже не управлял. Мысли пробивались в сознание помимо его воли, забирали на себя внимание, затем исчезали, иногда возвращались.
Подошла Надя. Он заморгал. Она наклонилась к нему совсем близко – иначе не услышать.
– До тебя… у меня была… одна единственная женщина… моя жена… Нина.
Надя отстранилась, вздохнула печально, покачала головой.
– Ваша жена и есть ваша единственная женщина, Никита Николаевич. Вы что—то путаете, Никита Николаевич.
Подождала – ответит ли? Он закрыл глаза. Она оставила его.
Обрывочно обдумывал ее слова на фоне жуткой боли…
Недолго уже… Жалко все и всех… Не себя, а мир – без меня… Без меня не пустой, но… обедненный… Весь мир будет здесь, а я буду там… Как они без меня?..