–Что раскис! Соберись! – кричит Родина Мать в окно поезда, махнула мечом и с хлопком, как пробка бензобака на заправке, мои подошвы оторвались от пола. Я смог пошевелиться, ноги ходят! Онемели за шесть часов непрерывного стояния. Наконец, я понял, что устал и очень голоден. Женщина в плацкарте пожалела меня и накормила помидорами, видимо тоже чья то мама. Я глотал помидоры, и тут поезд вдруг запутался в паутине железного грохота. Я вскочил от великолепного зрелища и опять побежал в тамбур. Волжская ГЭС! Какое грандиозное сооружение, ну как можно так великолепно строить? Я стоял в тамбуре и, прижавшись лицом к стеклу, провожал взглядом бурлящую воду, гигантское водохранилище и фантастические Уэллсовские желтые сооружения на длинных щупальцах.
Прошло ещё четыреста пятьдесят километров. Я зарос, осунулся, начал попахивать. Наконец поезд не выдержал и выплюнул меня в степях, где-то под Таганрогом. Ничего страшного, почти не пострадал, руки, ноги, голова – целые. Вдребезги разбился только мой интерес, рассыпались по степи, растаяли под солнцем его осколки. А запасной остался с Ней, уехал, по тем временам, очень далеко. Всё, бери и умирай, как Александр Первый, здесь же. Одна дата рождения, одна дата смерти – 19 ноября. Красиво. Похоронили бы с царским размахом. Но не умер, подобрала меня от жалости, проходящая мимо девушка. Выходила, отмыла, даже крышу над головой построила. Перед глазами туман, безразличие. Не осталось жара познаний, и наставника нет интересного. Так и вынесло настойчивое течение Тихого Дона к дипломному экзамену. Смеется преподаватель. Записал мой ответ в историю университетского юмора: «Импринтинг – это когда кушать хочется!» – очень смешно, особенно для посвященных. Как и учили мои учителя – главное громко и уверенно квакать, вдруг угадаю. Запечатлел он мой «импринтинг» в виде тройки в зачетку и отпустил на все четыре стороны. Куда ни пошёл, а все четыре стороны сошлись в деканате. Прайс в ординатуру по хирургическим специальностям оказался баснословно неподъемным для моих родителей и моих сестринских ночных заработков в отделении урологии. Пятерки по дисциплинам никого не интересуют. Борьба за местом под солнцем продолжалась. Взял, что валялось бесплатно, под ногами; за счет государства. Третий месяц педиатрического участка и третья пара изношенных ботинок в мусор памяти. Но о детях заботился, лекарства назначал, лечил. Лечил иногда и их родителей. «Доктор и меня послушайте, пожалуйста!» – просит молодая мама и поднимает пеньюар. Дух захватило от красоты, трясется фонендоскоп в ладони, не слышу стука сердца, а только в ушах. С трудом делаю вид, что я доктор, смотрю на груди. Потом с трудом делаю вид, что я доктор в кабинете главврача, когда распекает он за неправильно заполненные документы для прокурора, называя их «историей болезни». Наконец, через восемь лет по окончанию школы, встретился мне первый человек, который принял участие в моей профессиональной судьбе.