– И никакой Прасковьи… Что ж и на старуху бывает проруха. – пробормотала я еще сквозь сон, разлепляя глаза – Куда опоздаем?
– Как куда? На рыбалку. Мы ж с тобой сто лет назад уже об этом договорились.
– Пап… – я начала различать в темноте его силуэт – отец присел ко мне на кровать и продолжал тормошить за плечо. – Может попозже, я что-то совсем не выспалась.
– Ну, дочь, сколько еще можно откладывать! Я так умру, а мы все не сходим.
– Это – аргумент. Ладно встаю… – я потянулась за кофтой, ледяной воздух в комнате, остывшей за ночь, заставил поежиться. Пунцовая полоска рассвета уже прорезала темное небо, с улицы не доносилось ни звука. Отец оставил меня и тоже пошел собираться.
Вскоре мы уже топали по пустой улице в сторону огромного парка, я натянула легкий пуховик прямо поверх пижамы, надела стоптанные угги и рядом с отцом, облаченным в рыболовную амуницию, со своей растрепанной шевелюрой и помятым лицом, выглядела, прямо скажем, не очень солидно. Давясь бесконечной зевотой, я краем глаза поглядывала на отца – гладко выбритый, с седыми висками, как всегда сурово поджатыми губами, он шел в рассвет, как настоящий рыцарь на решающую битву.
– Пап, выдыхай, мы ж просто с удочками на пруд идем.
Он вздрогнул, будто забыл, что я иду рядом с ним, внимательно посмотрел на меня и со значением произнес:
– Я очень долго этого ждал. И не надо обесценивать, как обычно – для меня это не просто на пруд с удочками, а долгожданная прогулка с дочерью.
– Ну-ну, давай без пафоса. Ты можешь годами не обмолвиться со мной и словом, так бываешь занят своей персоной и размышлениями о судьбах мира. А тут вдруг -долгожданная прогулка. Я тебя прям не узнаю.
Он не удосужил меня ответом, только посмотрел пристально и зашагал еще торжественней. Я вздохнула – родители мне достались что надо. На хромой козе не подъедешь.
В молчании, изредка похрустывая хрупким ледяным налетом первых заморозков, мы вышли к большому пруду в центре парка. Солнце уже показалось своим краем над горизонтом и пронзило первыми лучами густой туман, который застелил неподвижную густую, почти черную воду пруда. Я глубоко вдохнула влажный и холодный воздух, пропахший мокрой листвой, достала сигареты и затянувшись, благодарно выдохнула отцу:
– Спасибо, пап, что вытащил! Такая красота.
Он уже разложил пару брезентовых стульчиков, и колдовал над снастями. Таким я и помнила его всё свое детство – одержимый рыбак, бесконечно что-то лудящий, паяющий, мастерящий хэнд мейд блесны и мормышки за своим столом. Дом наш вечно пах рыбой, которая сушилась, развешенная на леске в дверных проемах, да и сам он привычнее всего был для меня в рыболовных своих одеждах – изрядно заношенных и крепко впитавших запах его бесконечной погони за «голубым марлином».