Сойдя с самолёта, я тут же, не раздумывая ни минуты, открыл компас и по стрелке на север зашёл в глухой лес, из которого не надеялся выйти живым. Я торопился, словно боялся, что одумаюсь, очнусь от гипноза и не решусь исполнить задуманное. Сто километров… При средней скорости пешехода пять километров в час нужно всего двадцать часов – меньше суток, чтобы пройти это расстояние. Я всё ещё был вымотан своей добровольной двухнедельной каторгой и нуждался в отдыхе, но при этом твёрдо решил идти до конца, одолеть все сто километров сразу, подряд, без перерыва – и уже к вечеру следующего дня быть в том месте, которое указал мне отец.
Однако я не совсем понимал, что такое тайга. Поначалу это был просто лес – почти такой же, как в пригородах Ленинграда. Хоть я и не встретил ни души, там были едва заметные тропинки, по которым бродили грибники и охотники. Попадались следы костров, брошенный кем-то мусор, спиленные деревья. Но чем дальше я двигался по этому лесу, тем труднее становилось идти. Уже через два часа ходу лес стал настолько диким, безлюдным и труднопроходимым, что каждый шаг требовал усилий. За следующий час я едва прошёл километр и повалился на землю без сил.
Когда проснулся, было уже светло. Я не знал, сколько времени, и не мог определить, как долго проспал. Только теперь я задумался: как же я пойму, что прошёл сто километров? Как узнать, сколько уже позади и сколько ещё осталось? Если даже предположить, что отцовский остров существует, я запросто мог пройти в ста метрах левее или правее, даже не заметив его. Я мог идти так до бесконечности, не встретив ни единой постройки, пока не дойду до моря Лаптевых. Впрочем, задолго до моря Лаптевых я мог насмерть замёрзнуть в условиях Крайнего Севера. А задолго до Крайнего Севера – утонуть в реке или болоте, напороться на медведя или отравиться дикой ягодой.
Только ягодами и грибами я и питался в те дни. Инстинкт самосохранения воскрешал в моей памяти школьные сведения о том, как распознать ядовитый гриб, хотя в привычных домашних условиях я вряд ли вспомнил бы это. Я, однако, не всегда был уверен, что не умру, съев тот или иной гриб – но ведь я не стремился сохранить себе жизнь, скорее наоборот. Пил я из речушек, частенько попадавшихся мне на пути, иногда дождевую воду, которую собирал прямо в ладони, по утрам слизывал с листьев росу.
Где-то на второй неделе пути я потерял счёт дням и даже примерно не представлял, где нахожусь и сколько уже прошёл. Я погрузился в жизнь первобытного человека. С той лишь разницей, что, несмотря на тысячелетия развития цивилизации, воспринятые мною через сотни прочитанных книг, здесь и сейчас я был намного глупее первобытного человека, ибо он способен был жить в подобных условиях всю жизнь, добывать себе пищу, строить жилища, разводить костры, делать оружие для защиты от диких зверей. При всём своём стремлении насколько возможно обойтись без вещей, я тысячу раз пожалел, что не взял с собой хотя бы спички и перочинный ножик.