Я до сих пор не понимала, для чего все это. Почему так вцепились именно в нас? Почему кто-то хочет, чтобы у Тимура и у меня были плохие взаимоотношения. А еще я не понимала, как получилось так, что нам удалось скрыть то, как мы относимся друг к другу на самом деле. Единственные, кто знал — Ахмед и Вика. Последняя узнала случайно, когда они с Ахмедом приехали раньше и она, не постучавшись, забежала ко мне в комнату.
Тимур, конечно, рвал и метал. Ахмеду он доверял, но не Виктории. Я даже помню брошенную другу фразу:
— Закрой ее, ладно?
Они тогда чуть не поссорились, но все разрешилось. Теперь эта тайна наша общая. Знаем только мы. И вот сейчас, ожидая в небольшой приемной, я нервничаю. Понимаю, что никаких оснований нет, но мне все равно страшно. Потому что слишком мало времени прошло после рождения Давида, потому что морально я еще не готова и потому что над нами нависла угроза, длиной в неизвестность.
Я не знаю, когда все это закончится, да и Тимур не может дать никаких четких ответов. Мне страшно и муторно, но я держусь, беру Тимура за руку, переплетаю пальцы и склоняю голову на его плечо. Так я показываю свое доверие. Когда он все мне рассказал я не верила. Не хотела слышать о какой-то слежке, о том, что нас слушали, поэтому нужно было все это, да и о том, что его шантажируют, требуют от него выполнения каких-то соглашений.
Только потом я поняла, кто именно его шантажировал. И кто требовал того, чтобы мы были далекими друг от друга. Тот мужчина, что приходил к Тимуру, тот, кто говорил мне что-то о Зеки и тот, кто якобы рассекретил меня. Первое время я думала, что Тимур действительно поверил ему. Послушал его, а не мои доказательства и только после той ночи, когда искали Вику, я поняла, что все было не так. Что на самом деле Тимур мне верил, просто так было нужно.
С того времени я стала чувствовать своего мужчину. Понимать изменения в его тоне, распознавать игру на публику. И только иногда мы могли быть предельно откровенными друг с другом и близкими. Это напрягало, потому что я хотела спокойствия, тишины и счастья своему ребенку. А теперь и двум деткам. Я не хочу жить в страхе, не хочу, чтобы Давид видел эту игру. И я знаю, что и Тимур не хочет.
— Волнуешься? — поинтересовался мужчина и крепче сжал мою ладонь.
— Да, — честно ответила я, решив, что нет никаких оснований что-то скрывать. — Волнуюсь, хотя и знаю, что это глупо. Я хорошо себя чувствую, за исключением тошноты, но это нормально, — я затараторила и, поняв, что успокаиваю скорее себя, нежели Тимура, замолчала.