Ужин продолжился, и я не выпускала наружу запорхавшее ожидание чуда. Самое главное, если это Аверс... или Сомм, не выдать ничем себя. Не меняться в лице. Я знаю, я знаю, знаю... чувствую.
- Кто такой Авени-Ор? - Скучающе осведомилась я. - Чем он знаменит?
- Дезертирством. - Ответил мне Илиан.
- Он что, единственный, кто сбегал с поля боя?
- Нет. Но не удивительно, что ты не слышала о нем... он был главнокомандующим королевской охраны, и лично везде сопровождал молодого наследника. Если ты помнишь, в восточных землях этого Берега старый король - его отец, собрал всю свою знать, и свез все свое золото. Потом король скончался, как поговаривают, от змеиной чумы, и престол принял его сын - юный принц. К концу войны всем пришлось бежать - в холодную, почти безлюдную северную страну. Отважный воин, великолепный стратег, расчетлив и хитер, как лис, Авени-Ор за первые месяцы отступления сумел забрать в свой караван не только королевскую казну, но и казну почти всей свиты. Золото, драгоценные камни, поговаривают, что и магические артефакты... чтобы вывезти сокровища за границу, вместе с королем и дворянами. И самые приближенные его люди были ратниками в отряде верного друга, - Катта.
- И что из этого?
- Он и его друг, вместе с этим отрядом исчезли. Как исчезли и все сокровища. Главнокомандующий дезертировал, не пожелав отдать все, что попало ему в руки. Наследник был убит, дворяне обезглавлены или бежали. Ходили слухи, что ему удалось переправиться на очень далекий отсюда материк.
Я пожала плечами. Не история, а настоящая легенда о вечных несметных богатствах.
- Эта грамота не просто ратника, а ратника того самого Катта.
- Тогда признаю, это действительно любопытно.
Скрипнула дверь. В зале появился Аверс. Половина меня невидимой и неосязаемой тенью сорвалась и кинулась навстречу, обняла его, прижалась, уже без чувств упав во встречные объятья... а другая половина, как заколдованная каменная статуя, отпила вина из бокала и с любопытством осмотрела вошедшего.
Оружейник выглядел так, словно по дорогам он протаскался половину своей жизни. На Аверсе был плащ с капюшоном, залатанный, с грязным подолом, стертые сапоги, штаны и суконная куртка видавшие виды и годы носки на солнце, - так выгорела ткань. Ветхая рубашка у ворота порвана, болтается какими-то лоскутами, один из которых обмотал одним обхватом шею, и вдобавок, - посох и куль, какие еще не у каждого замшелого бродяги сыщешь. Я болезненно заметила, что руки у Аверса сбиты, он стоял ссутулившись, даже почти согнувшись, и лицо, заросшее полуседой щетиной, покрывала такая пыль, что каждая морщина читалась черным штрихом.