И вместе с голосом телефонирующего врывалась в эту комнату с заплеванным, усеянным окурками старинным персидским ковром, пулеметная и ружейная трескотня.
– Белогвардейская пехота прорвала наш фронт. Горцы с кинжалами в зубах ураганом смели две линии окопов. Отряды особого назначения еле сдерживают пулеметным огнем наши дрогнувшие войска. Разведка обнаружила, что Адриан во главе конной группы вот-вот бросится преследовать нашу бегущую пехоту. Положение почти безнадежное. Мусульмане рубят и вырезывают наших бойцов, и в окопах текут целые ручьи крови. Что делать?
– Держаться, держаться до последнего человека! – пролепетал Дворецкий, вытирая вспотевшие лоб и лицо. Глотая слюну, – рот мгновенно пересыхал, – Дворецкий обратился к своим сообщникам:
– Товарищи, вы… вы слышали? Вы слышали, товарищи? Мы честные революционеры, но мы же… мы не, не донкихоты… мы… мы…
Казбан схватил его за кожаную куртку и притянул к себе:
– Что ты мямлишь там еще! Ты губишь нас всех! Говори же, говори, черт бы тебя драл. Ну, что? Что?..
– Товарищи, нам остается одно – спасать жизнь. Перейти на нелегальное положение и… и в Семиградию…
– В Семиградию? В Семиградию! – передразнил его Казбан, не выпуская из своих пальцев кожаной куртки. – А ты забыл, что железная дорога отрезана и там рыщут белогвардейские патрули? Забыл, сукин сын?
– Но нелегальное положение… нелегальное положение, – бормотал окончательно обалдевший, перетрусивший Дворецкий.
Казбан с силой отпихнул его от себя, и Дворецкий стукнулся затылком о золоченую раму какой-то мифологической почерневшей картины.
Все заволновались. Страх будил тупую ненависть, сковывал движения. Всем хотелось бежать, бежать подальше отсюда, бежать без оглядки, и никто не смел двинуться с места. Убьют. Набросятся и убьют… Уже судорожные пальцы тянулись к револьверам.
Казбан разрядил сгущенную атмосферу, как самый сильный в смысле физическом и волевом.
– Спасайся, кто может!..
И первый кинулся прочь.
Вероника ухватилась за его локоть, но он ее стряхнул с себя и скрылся.
Где-то совсем близко защелкали ружейные выстрелы, и вместе с ними доносились громкие ликующие крики.
– Так скоро? – остолбенел Штамбаров, пьяный, багровый после целой бутылки мартелевского коньяку.
– Не может быть! – раздались придушенные возгласы.
– Это… это или восстание в городе, или… или они вы… высадились, – деревенеющим языком догадывался Рангья с мокрыми обвисшими усами.
Вбежал запыхавшийся Казбан.
– Поздно! Уже во дворе! Заняли все выходы!..