– Он спрашивает, что ему делать? Не раскисать из-за какой-то девчонки! Я на твоем месте взял бы хороший хлыст, и она сразу оставила бы все эти фокусы и капризы.
– Бимбасад, ты дурак…
– Что?..
– Ты дурак, говорю. На моем месте… Да у тебя рука не поднялась бы… Один взгляд этой маленькой женщины убивает и волю, и рассудок и превращает в телеграфный столб.
– Что же, выходить Медуза какая-то…
– Хуже, чем Медуза! Там, по крайней мере, Персей, отрубивший ей голову, – помнишь, мы еще в гимназии учили, – а вот хотел бы я увидеть Персея, осмелившегося поднять руку на Зиту.
– Хм… если так, право же, не знаю, что и посоветовать. Уезжай куда-нибудь. Плюнь на всю эту канитель и вырви эту женщину изо всех мест, где она у тебя засела.
– Не могу! – и полное лицо дона Исаака, влюбленного впервые за всю свою жизнь, исказилось настоящей, наболевшей мукой.
– А не можешь, тогда оставь меня в покое и не лезь, чтобы я давал тебе приятельские советы! – раздраженно выкрикнул Бимбасад-бей.
За последнее время дон Исаак, чтобы хоть немного отвлечься и развлечься, окунулся в политику. Но и это было так или иначе связано с маленькой баронессой. Почем знать, быть может, после переворота, когда он, Абарбанель, займет видное положение в республике, вернее она, республика, станет в его руках игрушкой, а король, умерший для Зиты духовно, как любовник, умрет еще и физически, быть может, она отнесется тогда к нему, Исааку, уже по-другому, совсем иначе?..
6. Трагедия старого дипломата
Подготовляя революцию, Шухтан налаживал для нее благоприятную почву. На деньги Абарбанеля покупал продажных левых депутатов парламента, а немногих убежденных фанатиков – взвинчивал демагогией.
Парламент и «товарищеская» печать все настойчивей требовали смены кабинета, ухода реакционного правительства вместе с главой его графом Видо.
Сам Видо умолял Адриана отпустить его:
– Ваше Величество, я ни одной минуты не цепляюсь за власть. Мне давно уже пора на покой… Я не хочу быть…
– А я не хочу уступать нелепым требованиям кучки социалистов, менее всего выражающих волю народа… Вас, во-первых, некем заменить, во-вторых, всякая замена была бы во вред, а не на пользу, а в-третьих, эти господа на полдороге не остановились бы… Через месяц они потребовали бы, – они только и умеют требовать, – нового министерства, еще более соцалистического, потребовали бы полного признания Совдепии, и так в два-три месяца мы сами докатились бы до большевизма. Мои предки не для того на протяжении тысячи лет создавали Пандурию, чтобы я отдал ее во власть тех же самых международных убийц и преступников, которые в шесть с половиной лет превратили Россию в страну людоедов и нищих рабов. Граф, мы переживаем очень тяжелый момент. К нашему кораблю подступают волны, увы, кровавые, быть может. Я вам приказываю остаться на капитанском мостике и продолжать вести корабль, назьшающийся «Пандурией»… Ни малейших уступок! Мы и так выходим далеко за пределы нашей либеральной конституции и отдаем повод, вместо того чтобы собрать его. Довольно! Мы видим Трансмонтанию, – к чему привели слабость, побуждаемая уступками и уступки, побуждаемые слабостью?