Владимир понимал – не все, что сформировано вековой мудростью, неверно и постыдно, как их учили, безуспешно силясь создать новую мораль. Зачастую жизнь подтверждала то, что внушали ему с детства, истины, казавшиеся заезженными и требующими реставрации, оборачивались нежданным ослеплением.
Поразительно, сколько он помнил их перепалок, а начал анализировать их только когда отошел от ее влияния. Порой Влада производила впечатление человека, идущего не в ногу с обществом, хоть и не заставляла усомниться в своей политической ориентированности, а теперь выходит, она с ними, с их моралью, любит, чтобы ей было хорошо. Она как никто в самом центре общества, она его подпора, хоть и уходит чуть в бок. Уж не потому ли она пошла на фронт, что это так модно и одобряемо? Каким бы индивидуалистом не казалась… Приспособленка. Надменная, считающая, что кто-то должен ей. Человек-чистилище. Владимир не был настолько восторжен и глуп, чтобы осуждать людей за это – каждому свой путь, свои способы выживания, если они не вредят другим. Ругать лицемером того, кто меняет свое мнение в процессе познания, он не вызывался. Но было неприятно, что Владлена с жаром обличала пороки и казалась прозрачно-чистой, при этом вовсе не будучи такой.
– Ты могла бы покончить с собой? – неожиданно спросил Гнеушев с явным желанием напасть на ее ответ.
– К чему?
– Если бы жизнь стала невыносимой.
Глаза Скловской остекленели.
– Человеку не дается испытаний больше, чем он может вынести. Все остальное – слабость.
Владимир прикрыл глаза, как будто ему доставляла физическую боль такая штампованность. А ведь это не что иное, как религиозная пропаганда. Религия в коммунистке. Сколько вывертов рождает человечество!
– Тем более, это преступление эгоистов. Прежде всего против тех, кто их любит.
– И откуда у тебя, у тебя, – выражение голоса Владимира полетело вверх, – эти мысли?! Двойственна твоя мораль, но ее все одобрят, потому что судьями быть легче всего. А инвалид, не имеющий возможности даже на небо взглянуть, лишенный всей полноты жизни, а мать, у которой на войне погибли все дети?! Разве мораль в том, чтобы заставлять их мучиться и давить на них спорными кем-то когда-то придуманными истинами? К чему, для чего, если для них все навек кончено?! Каждый же сам за себя решает, а не идет по проторенной дорожке! Что человеку не посылается испытаний больше, могут говорить те, кто не испытывал настоящей боли, такой страшной боли, когда молишь о смерти, забыв свою узколобость в стерильных условиях. Ни черта такие, как ты, обличители, на знают о настоящей жизни. Даже побыв в ее жерле, вы слепы. Гуманно как раз прекратить их страдания, а не чесать своим языком! Все следует изучать лучше, тогда вовсе не останется каких-то вредящих ложных взглядов. В один прекрасный момент оказывается, что вовсе никто не прав, и становиться на чью-то сторону идиотизм, рабство. Слышал от русскоязычного немца, что большевики зло, царя русского зверски замучили. Их было семь человек в семье и пара слуг. А сколько погибло во время его никчемного правления, включая первую мировую, русско – японскую и кровавое воскресенье? Миллионы? Так чем эти семеро лучше тех миллионов? И какого черта эти капиталисты стенают об невинно убиенных?! Все врут, все ходят строем.