— Почему ты никогда не можешь вовремя заткнуться? — прорычал Эдвард и сделал то неожиданное, что застало девушку врасплох. Переместил руку выше и пальцами сжал её скулы, искривляя линию губ.
Алиса распахнула глаза и в нескрываемом страхе уставилась на парня, в чьих глазах застыл кромешный лёд. В ужасе схватилась пальцами за его предплечье, стараясь отпихнуть руку, и это сработало. Слишком легко, что вновь удивило девушку, однако то, как скривился Эдвард и отряхнулся от прикосновения, вызвало понимание.
Он брезговал этих прикосновений.
Алиса с ожесточением поправила лиф платья и прошипела:
— Чёртов ублюдок!
Вновь эта усмешка. Ядовитая. Порочная.
Алисе захотелось сделать ему как можно больнее. Чтобы он не улыбался. Чтобы также как и она претерпевал невыносимую боль. Эту чёртову, режущую боль!
— Мне всегда нравился мистер Принс, — процедила девушка, неотрывно смотря в зелёный ад. — В детстве ты был копией отца, но сейчас… Ты всё проебал. Ты не похож на него.
Она была готова к новому выпаду: как к словесной пощёчине, как к очередному физическому контакту. Даже руки выставила вперёд, не заботясь о том, как трусливо это смотрелось со стороны.
— Согласен.
Алиса растерянно моргнула, не зная, как реагировать на холодный, но такой спокойный голос. Ничего подобного она не ожидала.
— Я не похож на отца, — продолжил Эдвард и спрятал руки за спиной, лишь корпусом подаваясь вперёд. — Знаешь, в чём главное наше отличие?
Девушка молчала, но её предположений не требовалось.
— Отец гниёт в земле, а я сгниваю здесь.
Алиса приоткрыла рот, но не от желания что-то сказать. Воздух покинул лёгкие и отказывался принимать новую порцию кислорода.
Зелёные глаза перемещались по её лицу и медленно потухли.
— Катись к чёрту, Голден.
Эдвард развернулся и, откопав в ворохе верхней одежды свою куртку, покинул дом.
Голос преподавателя звучал монотонно и приглушённо. Пожилой мужчина с проседью крашенных чёрных волос не пытался делать акценты, тем самым уделяя внимание важным моментам в своём неспешном повествовании.
Эдвард первые десять минут даже старался что-то записывать в тетрадку, чем удивил друзей. Однако больше десяти минут не выдержал — положил голову на парту и прикрыл глаза.
Философия в девять часов утра — это мучения не только для студентов, но и для самих преподавателей. К слову, сам преподаватель не скрывал своего полусонного состояния, время от времени отворачиваясь к доске и широко зевая.
Будто бы студенты не видели тень его широко раскрытого рта в свете работающего проектора.
— Эд, не спи, — шикнул Дилан, пиная друга ногой под столом.