Петро достал из пачки сигарету и закурил. Мурзик пошарил руками в карманах, ничего там не нашел и вопросительно посмотрел на Москалюка. Тот, вспомнив о половине сникерса, выдал товарищу сигарету. Грузин прикурил от зажигалки Петро и заметил:
— Ты, Петруха, хороший хохол. Не жадный.
— Я не хохол, — ответил Москалюк. — Я украинец.
— Плевать, — махнул рукой Мурзик. — И не переживай, что пачка последняя. Скоро мы попадем в плен (если живыми останемся), а там курить дают. Гуманные. Не бьют и кормят. По понятиям воюют. Потому что непрофессионалы. Но нам от этого только профит…
Он замолчал, а Петро задумался над его словами.
После выписки из больницы он вернулся в свою майданную сотню, которая располагалась в одном из захваченных правительственных зданий. Весь Киев гудел победой над неизвестно кем или чем, и будущее представлялось неясным, но свежим и манящим к свершениям фактом. Поэтому Петро сразу же выдали автомат, четыре магазина с патронами и одну гранату.
Несколько недель он охранял какую-то шашлычную от посягательств майданников из других сотен и прочих преступных элементов. Ему сказали, что так надо, и он не задавал лишних вопросов, потому что был дисциплинированным бойцом, а хозяин шашлычной (Мовсес Габриелян) кормил сочно и вкусно. Украинского языка предприниматель не знал — впрочем, как и русского — но этот факт никак Петро не раздражал, потому что за сытные обеды не надо было платить ничего. А общение с Мовсесом на некоем юмористическом пиджин-рашене доставляло только удовольствие, которое лишь улучшало спокойную послеобеденную жизнь борца за свободу.
Но уже тогда Петро начал задумываться над тем, что его окружало в последние дни. Особенно Москалюка доставали воспоминания, связанные с Кокой Кокнутым и Жорой Какинаки. И если сначала он думал, что все измышления сопалатников являются лишь составляющей синего тумана, который окутывал Петро в палате номер шесть, то во время послеобеденных размышлений в шашлычной он пришел к выводу, что Жора с Кокой говорили по-существу. И, самое интересное, выходило, что во многом они были правы…
— Жопу свою надо беречь с рождения, — водя пальцем перед носом Петро, вещал Кока. — Это неправда, что с потерей жопы ты превратишься в женщину. У женщин жоп не бывает. У них данная часть тела называется задницей или попой. А это совсем другое дело, причем — дело зачастую обожаемое. Потому жопа может быть только мужской. И если ты не сможешь уберечь от скотских посягательств столь жизненно важный орган, то перестанешь быть мужиком. Но и в бабу, заметь, не превратишься. А станешь ты самым обычным петухом. И будешь кукарекать всю оставшуюся жизнь!