Если Рахмат Соловьев жив, то почему никто не сообщил нам? Мама ведь говорила, что его расстреляли сразу после вынесения приговора.
— Если ты скажешь, что Бог справедлив, то это всё равно что похулишь Бога, потому что он не справедлив. Ибо как же он справедлив, если подает свои блага всем без исключения?
— Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных, — на автомате ответил я, не сразу поняв, кто обращался к нам.
Мы резко повернулись и поклонились цесаревичу. Стоило выпрямиться, как от его взгляда бросило в холод. Алексей Романов улыбался, однако глаза оставались бесстрастными. Тон ровный, выправка военная. Цесаревич одернул ворот шерстяного пальто, забирая перчатки из рук молчаливой охранницы, кивая Владу.
— Майор, — потянул он.
— Ваше высочество, — учтиво отозвался Ящинский. Порыв холодного ветра налетел на нас, растрепав волосы и одновременно понижая градус атмосферы вокруг.
— Отец диакон? — спросил Алексей, переводя на меня взгляд.
Никогда не спасовал ни перед кем, но, глядя в эти глаза, захотелось оказаться на другом конце Российской Империи. Они не серые, как передавали на всех фотографиях. Оттенок гораздо темнее, отчего создавалось впечатление, будто смотришь в омут, готовый поглотить тебя. Пальцы непроизвольно дернулись в желании перекреститься, и цесаревич заметил это, улыбнувшись еще шире.
— Ваше высочество, — постарался я призвать все свое самообладание, пряча руки за спиной. — Шумский Василий Рахматович, диакон церкви Святой Агриппины города Урюпинска.
— Я знаю, кто вы, — Алексей натянул перчатки, одним взмахом руки заставляя своих охранников отойти на шаг. — Здоровье в порядке?
Его вопрос привел меня в замешательство. Это любопытство или какой-то подтекст? Бросив взгляд на Влада, заметил короткий кивок и вздохнул.
— Благодарю, со мной все хорошо, — ответил нейтральным тоном, прислушиваясь к собственным ощущениям.
— И кормят нормально?
— Э-э-э… да, — я непонимающе наклонил голову и облизнул пересохшие губы, решительно посмотрев на цесаревича.
— Ваше высочество, к чему эти вопросы?
Вряд ли императора Николая и его наследника сильно волновало мое здоровье и проживание в тюрьме. Для них я — государственный преступник. С такими никогда не церемонились, хоть положение мое довольно странное.
Его высочество шагнул ближе, и мой слух уловил нечто странное. Я мог расслышать с расстояния пары-тройки метров, как в жилах Влада Ящинского течет кровь, кислород попадает в легкие. Раньше я никогда не придавал значения этим звукам, сейчас они звучали отчетливее. В день прощания с Кристиной у ворот кладбища ее сердце не билось в груди — оно понятно, ведь его там не было.