Он дышал шумно, быстро. И хотя знал, что рядом свои, все равно нервничал, раздражался, скалил зубы и часто облизывался. Вряд ли это хорошие симптомы…
— У него, наверное, заражение, — проговорила я печально. — Зря только мучали его вчера. Надо было милостиво убить.
Треден от возмущения даже забыл о том, что ночь провел в неудобной позе и теперь его спина страшно болит. Вполне резво развернувшись, он неодобрительно на меня покосился, как, впрочем, всегда, и начал бранить (как всегда!):
— А тебе бы лишь про смерть сказануть! Кого не увидишь раненого, сразу в мертвяки записываешь! Млад у нас волк лесной, не единожды драный, и всякий раз мы его выхаживали, слышала? Чегой-то ему помирать? Нет бы про хорошее молвить, она знай все про плохое талдычит!
Я не стала возражать и просто отвернулась, чтобы посмотреть, что у меня самой с рукой. Она болела вся, от плеча до кончиков пальцев, и налилась тяжестью. Но я спокойно проспала ночь с этой болью, и при пробуждении сразу не обратила на нее внимания, значит, не такая эта боль, чтобы настораживаться.
Только я взялась за край повязки, как подошел Зен и, перехватив мою руку, сам стал аккуратно ее высвобождать от импровизированного бинта. Нижние слои полотна приклеились к тонким порезам и ранкам, и Зен не стал их отлеплять.
— Повязку сними к вечеру. Промой руку обычной теплой водой, дай просохнуть и снова обвяжи чем-то чистым. Если начнет руку раздувать и краснота перейдет на плечо, дело дрянь.
— Спасибо, доктор, — усмехнулась я.
— Если будешь обзываться, я тоже начну, — пригрозил он шутливо. Шутливо! Почему он ведет себя так, словно мы и впрямь переспали, а не просто грелись ночью, прижимаясь друг к другу?
— Доктор – это лекарь по-нашему, — объяснила я.
— Лекарь… я скорее из тех, от кого идут к лекарю.
— Это я знаю.
— Хорош лясы то точить, утро вот оно, и нам всем пора по своим разумениям расходиться, — встрял Треден, которому ночевка далась тяжко; оттого, видать, он и ворчит сегодня больше, чем обычно. — Что делать с Младом? Что сказала мэза?
— Сказала, если я его вылечу, то он мой и под моей ответственностью, — ответила я.
— Тогда конец ему…
— И это меня ты за пессимизм ругаешь, Треден?
Мужчина мне отвечать не стал, обратился к Зену:
— Я бы сам его выходил, да только не дадут мне, я же к дворне приписанный, у меня дел по горло. Ежели буду сюда бегать, то скажут, что дурно работаю, накажут… Им-то наш Млад как кость в горле. Им бы избавиться от него да и нас щелкнуть по носу, чтоб место показать. Забери-ка ты его в башню к себе, Зен.