Ошеломляющее, странное ощущение охватывает мое тело из-за его грубых слов.
Хотела бы я, чтобы это было смущение или гнев, но это далеко не так. Низ моего живота сжимается, и тепло разливается по всей коже. Мои соски сморщиваются и напрягаются под полотенцем, пока это не становится слегка болезненным.
Эйден смотрит на меня, наклонив голову, как будто что-то ищет.
Он всегда берет все, что ему нравится, не спрашивая разрешения. Черт, ему нравится не просить разрешения. Странно, что он заходит так далеко, оценивая мою реакцию.
— Ты промокла, Холодное Сердце?
Требуется все мое мужество, чтобы выпятить подбородок.
— Нет.
— Нет, а? — он отпускает мои волосы и проводит большим пальцем по нижней губе. — Хочешь сказать, что, если я засуну руку под полотенце, ты не намочишь мои пальцы?
Я сжимаю губы, чтобы не услышать голос, который пробивается сквозь меня.
— Может, мне стоит проверить, а? Просто чтобы убедиться.
Держа руку на полотенце, я кладу другую ему на грудь. Слово «стоп» вертится у меня на языке, но, зная, что он, вероятно, воспримет это как вызов и продолжит, я проглатываю.
Вместо этого я произношу:
— Единственный способ сделать это — довести меня до потери сознания.
— Это и некрофилия, и обман. Ни то, ни другое меня не интересует. Когда я доведу тебя до оргазма, я хочу, чтобы твое лицо покраснело, а твои крики прорезали воздух.
— Ты действительно болен.
— А ты действительно начинаешь звучать однообразно.
Его взгляд падает на мои обнаженные плечи и намек на мой шрам, окруженный засосами, которые он оставил.
— Эйден... не смей... — я предупреждаю.
Мои ногти впиваются в ладонь, будто моя хватка за полотенце это спасательный круг.
— Я вежливо попросил тебя сегодня утром. — его темные глаза встречаются с моими. — Но, возможно, тебе не нравится по-хорошему, милая. Возможно, в глубине души тебе нравится противоположное хорошему.
— Мне нравится, когда меня оставляют в покое.
— В это ты веришь?
Его большой палец скользит по моей щеке и резко проводит по нижней губе, будто он пытается что-то стереть.
Я даже не могу отбиться от него, потому что это будет означать, что я оставлю свое полотенце и свое тело на его милость — или на его отсутствие.
— Знаешь, что я думаю? Я думаю, что часть тебя любит противоположное хорошему, но из-за того, что ты такая хорошая, ты стремишься уничтожить эту часть. Ты боишься того, что это может значить для тебя. Как тебе может нравиться что-то настолько обездоленное, когда ты такой совершенный человек? Ты боишься самой себя, милая.
— Ты бредишь.
— Я?
Он отпускает мое лицо, и его пальцы опускаются к моей ключице. Каждое прикосновение его кожи к моей подобно обжигающему огню.