— Я думала в твоей культуре такое в порядке вещей, — выдаю холодно. — Не должно вызывать удивление.
Стараюсь отстраниться, вырвать руку из его захвата, но он не позволяет.
— В моей культуре? — уточняет вкрадчиво.
— Конечно, я не знаю, какая у тебя национальность, но и так ведь понятно…
Осекаюсь и замолкаю.
Господи. Сейчас мне точно хочется вскочить и без оглядки удирать. Настолько у него жуткий и грозный вид.
— Ты не часть моего народа, — говорит Амир. — Если бы я взял тебя в жены, а после первой ночи выяснил, что ты лишилась невинности с другим мужчиной, то мне пришлось бы тебя там же убить. Позор смывается только кровью. Всегда.
Страшные законы. Чудовищные. Как он сам. Чему тут удивляться? Только вскакивать и мчаться прочь от этого психа.
— А за изнасилование что полагается? — не представляю, какого черта о таком спрашиваю и кто вкладывает в мой рот эти слова.
— Я тебя не насиловал, — холодно отрезает он.
— Точно, — заключаю с горечью. — Я сама себя предложила как последняя шлюха. Из страха. По глупости. Но это же моя природа — спать со всеми подряд. Странно, что раньше по рукам не пошла. Чудом тебя дождалась.
В его глазах гаснет пламя, остается лишь лед. Кажется, он хочет произнести нечто жуткое и пугающее, но после уголок его рта дергается вверх, кривая ухмылка растягивает губы, оголяя крепкие клыки.
— Ты не моей веры, — небрежно произносит Амир. — У вас тут другие понятия. Редкая девка дольше двадцати лет целку бережет.
— Хочешь сказать, мы все шлюхи? — выдаю и сама своей наглости поражаюсь, еще просила его не выражаться матом, сейчас же использую площадную брань.
— Мы разные, — невозмутимо заявляет он. — Нет резона выяснять.
И что-то делает с моей ладонью. Что-то абсолютно невообразимое. Просто проводит пальцем, просто двигает им по ломаным линиям моей судьбы и все. Но низ живота в момент сводит. Не от боли. Не от чувства гадливости. Огнем жжет.
Черт, черт. Как же это?
Мой бывший парень Ильюша постоянно мои ладони тискал, в своих потных ладошках сминал, натирал, растирал. Такие его жесты лишь омерзение вызывали. Тянуло руки с мылом вымыть.
Амир другой. И пальцы у него другие. Сухие, горячие, как ветер пустыни.
— Хватит, — прошу я. — Пусти. Зачем ты трогаешь меня так?
Хочу и трогаю.
Ответ горит в его глазах.
— Тебе не нравится? — обманчиво мягкий вопрос.
Нельзя солгать. Он поймет. Он все про меня понимает на раз.
Амир имеет полное право вытворять со мной все, чего пожелает. Расплата за его покровительство.
Но проблема ведь не в этом. Не только в этом. Страх. Ужас. Я боюсь уже не его, а себя.