— Оливер, — пробормотал Эван.
Он резко перевел взгляд на него. Мужчина не дрогнул и не отвел взгляда.
— Ей нужно в больницу, — сказал он.
— Не вариант, — прошипел Оливер.
Эван поджал губы
— Ну что ж, тогда только время покажет, — задумчиво произнес он, зная, что Оливера не переубедить.
Уходя, Оливер закрыл за ним дверь.
— Только время покажет, — повторил он.
Да, так и будет. Покажет, вернется ли Эван к пациенту, или у Оливера появится еще одно дополнение к коллекции.
Элизабет
— Отдай ее мне, — хрипло потребовала я.
Доктор, державший на руках маленького ребенка, посмотрел на меня, возможно, холодно. Или с жалостью. Скорее всего, его нанял Кристофер.
Я бы даже не удивилась, если бы по приказу Кристофера доктор заставил меня унести с собой убитого им ребенка.
Теперь это не имело большого значения. Ничто не имело значения.
Мои руки были будто без костей, но я вытянула их, потому что у меня не было другого выбора. Этот человек держал в своих руках весь мир. Весь мой мир. Безмолвный и истощенный мир, который мог бы процветать, если бы не жестокость судьбы.
И моя слабость.
— Отдай мне мою дочь, — потребовала я, дергая пальцами, чтобы дотянуться до нее.
Он двигался медленно, неуверенно, но все же подошел ко мне и положил маленький сверток мне на руки.
Она была крошечной, и он держал ее так, словно она была легкой, как перышко. Но тяжесть ее безмолвного и безжизненного тела на моей мокрой от пота груди мешала дышать. Каждый раз, когда мое сердце билось под ее безмолвным телом, меня пронизывала боль. Если бы я могла отдать ей свое громыхающее и здоровое сердце и взять ее тихое и разбитое, я бы так и сделала. В одно мгновение.
В тот момент я желала этого больше всего на свете. Так сильно, что черные точки заплясали в глазах.
Желания не сбывались, поэтому ее сердечко молчало, а мое медленно разбивалось с каждым ударом.
Я погладила ее кудряшки, слегка влажные, с кровавыми прожилками, но идеальные. У моей малышки была пышная шевелюра. Если бы ей подарили жизнь, а не отняли, она была бы прекрасна. Кожа у нее бледная, синяя, в пятнах. Глаза ее были закрыты, маленький ротик, как бутон розы, поджат, неподвижен.
Она была заморожена в младенчестве, и всегда останется такой. Она существовала только в моем чреве, в моем сердце. Я была единственной, что она знала о жизни. Она была единственной, что я знала о жизни.
И вот я умерла, прямо там, прямо тогда. Баюкая маленький трупик своей дочери.
Потом чьи-то руки оттащили ее от меня. Я напряглась, чтобы схватить ее обратно.
— Нет! — завизжала я, пытаясь пошевелиться. — Ты не можешь забрать ее у меня. Верни! Верните ее!