— А я против, — возразил Оливер. — Так что объясняй.
Эван знал, что протесты бесполезны, Оливер принял решение. Так что он все-таки объяснил. Оливер был удивлен, насколько все инструкции просты. Удаленные от существа в спальне позади него, они казались почти такими же простыми, как убийство человека.
Сохранить кому-то жизнь гораздо труднее.
— Но это не точное решение, — сказал Эван, глядя на дверь. — Она не может оставаться в таком состоянии вечно. Она близка к параличу. Либо ты ее отвезешь в психиатрическую больницу, либо каким-то чудом она сама из этого выкарабкается.
Оливер прищурился.
— Чудес не бывает. Такова человеческая воля. И она сама может из этого выбраться. Вопрос в том, захочет ли.
Эван внимательно посмотрел на него.
— Что такого в этой женщине? — спросил он. — Ты не имеешь никакого отношения к человеческой красоте, а она прекрасна, даже скрючившись на твоей импровизированной больничной койке. Ты не поступаешь, как герой.
И снова Эван играл со своей жизнью.
Оливер уставился на него.
— Это прямо противоположно героизму, я её не спасаю. Она проклята. Я все еще могу убить ее.
Брови Эвана изогнулись.
— Правда? Но ты ведь целый час изучал, как сохранить ей жизнь.
Он стиснул зубы.
— Я готов к любым неожиданностям.
Тень усмешки тронула уголок рта Эвана. Оливер решил, что если улыбка перерастет в широкую, он убьет его.
— А если она проснется в ясном сознании и восстановит способность мыслить без снотворного? Думал об этом?
Оливер не ответил, продолжая пристально смотреть на доктора.
Эван знаком с Оливером долго, и понимал, что ответа не получит.
— Ладно, звони, если понадоблюсь, — сказал он, задержавшись у открытой входной двери.
— Не буду, — сказал Оливер. — И тебе лучше забыть, что ты был здесь. Если ты хоть словом обмолвишься об этой девушке, тебе конец, — это была не пустая угроза, которую глупые головорезы бросали на улице. Это было обещание. Эван тоже это знал.
Он кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. Оливер повернулся и уставился на другую закрытую дверь.
Чудес не бывает. Он знал это.
Но он поймал себя на том, что борется со странной тоской по ней. Но быстро отмахнулся от этого.
Что, если она проснется?
Что же тогда будет? Тогда ему придется решать, что с ней делать. Он не мог отпустить ее, хотя у него было смутное подозрение, что она никуда не уйдет даже с открытой дверью, полным банковским счетом и пустой дорогой.
Она была сломлена. Скорее всего, не подлежащая восстановлению. Она не в состоянии собраться с мыслями, и он, конечно, был не тем человеком, который поможет в этом. Она не могла никуда пойти.