— Элизабет, что ты делаешь на полу? Вставай, — приказал резкий голос.
Мне потребовалось больше времени, чем обычно, чтобы ответить на этот голос, чтобы оторвать взгляд от своих рук.
Мама стояла в дверях, скрестив руки на груди, резко подняв брови и неодобрительно поджав губы.
— Но там же… — я перевела взгляд на мужчину.
Не знаю, чего я ожидала. Мужчина ничего не сделал. Конечно, он ничего не сделал: он был мертв. Мертвые лишь побуждают живых на действия.
На крик, на плач, на бегство.
Мне хотелось сделать все это, но я ничего не могла. Мое тело было парализовано, даже резкий приказ матери не мог заставить меня встать по стойке смирно, как обычно.
— Элизабет, — мое имя с её губ было хлыстом.
Я перевела взгляд с мертвеца на живую женщину. Она вообще не обращала на него внимания, как будто его не существовало. Он не слышал ее, не кланялся ее воле, поэтому я догадалась, что для нее он действительно не существовал.
— Вставай, — закипела она.
Я сделала это, держась за стену, чтобы не упасть. Но не помогло. Мои руки были влажными и липкими от пота и крови, поэтому я поскользнулась, чуть не упав. В этом доме ничто не поможет мне устоять. Все хотят раздавить меня.
Взгляд матери остался прежним. На этот раз он спустился к моим штанам. Она издала, казалось бы, нежный выдох, но я знала, что это был дым, который выходит из пасти дракона перед огнем.
— Немедленно переодень брюки, — она выпучила глаза. — И приведи себя в порядок.
Я беспомощно перевела взгляд с матери на мужчину. Она не проследила за моим взглядом.
— Но, мам, — прошептала я. — Этот человек мертв.
Она сердито посмотрела на меня.
— И что?
Я разинула рот.
— И… он мертв. В нашем доме.
Она шагнула вперед, ее туфли за восемьсот долларов изящно обошли тело и кровь.
— Тебе следовало бы уже знать, что такие вещи, как смерть, не должны иметь для тебя значения, — сказала она. — Смерть не пугает Гадеса. Не может. Потому что тогда смерть перестает быть частью жизни. И становится фактом гибели, — она больно сжала пальцами мой подбородок. — Тебе следует помнить об этом, если хочешь выжить в этом мире.
Ее ногти, впивающиеся в мою челюсть, были менее болезненными, чем взгляд, которым она меня наградила. Он был полон отвращения. Недовольства.
Она убрала руку, и мой подбородок резко опустился.
— А теперь иди, — прошипела она.
На этот раз я не колебалась.
Я даже не споткнулась.
Я включила воду погорячее, может быть, чтобы кровь с того дня двадцатилетней давности смылась.
***
Две недели спустя
Мои дни превратились в рутину.
Я просыпалась.
Дышала в потолок, который лежал у меня на груди. Целый мир лежал у меня на груди. Привыкала к этому весу, понимала, что он не убьет меня, что я не умру. По крайней мере, сейчас.