Я медленно и целеустремленно повернулась.
В какой-то момент он отодвинулся, как будто понял, что я собираюсь посмотреть на него, как будто он и сам боялся прямой близости. Но, кажется, все это притворство.
Или я слишком много думаю? Или недостаточно?
Он был суровым, резким на фоне белых стен, белого ковра и поразительной трагической красоты вокруг.
Он во всем черном, под стать его душе. Еще один костюм. Искусно скроенный. Прожив в его доме около двух недель, не считая время, проведенное без сознания, я предположила, что всё, чем он владеет, должно быть только самого высокого качества.
Он окружил себя роскошью. Красотой.
Напрашивался вопрос: почему я здесь, среди всего этого? Я не была роскошной или красивой. Я была грубой и полной противоположностью этим вещам.
— Что это за место? — спросила я его ледяные глаза.
Он ответил не сразу и даже не через несколько мгновений. Мы подвисли во времени, как существа на стенах, окружающих нас.
— Ты уверена, что именно этот вопрос хочешь задать? — сказал он наконец.
Я моргнула. Что-то начало трескаться под слоями льда, которые он создал своим присутствием. Что-то раскаленное добела.
Гнев.
Чистый, неподдельный гнев.
— Ты совершил ошибку, не убив меня, — выплюнула я, мое внимание переключилось с комнаты на более насущную ситуацию.
Он холодно посмотрел на меня.
— Это не вопрос, — он долго выдерживал мой взгляд, прежде чем ответить. С другой стороны, такая скудная вещь, как взгляд от чего-то столь жалкого, как я, точно не испугал бы этого человека. — Может быть, — согласился он наконец.
Я усмехнулась его невозмутимому виду. Ненавижу его.
— Какое еще к черту «может быть»? — заорала я. — Если ты не заметил, у меня больше нет сил на это дерьмо, — я помахала руками вверх и вниз по телу, как будто это показывало трещины в моей психике снаружи.
Не то чтобы он этого не видел. Он был свидетелем моего психического срыва, видел каждую уродливую часть меня. Еще он был причиной всего этого.
Он не двигался.
— Я заметил. Я все замечаю, Элизабет.
Я рассмеялась. Звук был холодным и уродливым, но каким-то образом подходил к этой комнате тошнотворной красоты.
— О да, — прошипела я. — Ты все замечаешь. Ты знаешь все о боли, страдании, смерти и уродстве, а значит, ты знаешь все обо мне, верно? Потому что я полностью состою из этих терминов.
На этот раз я жестикулирую более яростно.
— Может быть, именно поэтому ты не убил меня, — сказала я, решив, что мне почудился блеск в его глазах, который последовал за моими словами.
Это означало бы реакцию. Или эмоции.
— Меня не интересует, зачем я здесь, — солгала я. — Важно то, что я здесь. Хорошо это или плохо, но я теперь постоянный житель твоего маленького мавзолея. Мое уродство означает, что я не могу уйти, если только ты не захочешь меня выбросить на какой-нибудь дороге.