— Серийный убийца, — сказала я.
Он не ответил.
Я прокрутила термин на языке, как только что съеденный бифштекс.
— Ты сказал, что ты серийный убийца, в ту ночь, когда мы… встретились, — сказала я.
Он коротко кивнул.
— Но не в смысле моего общества, — продолжала я.
На этот раз кивка не последовало.
— Значит, ты садист? В каком смысле этого слова? Я принадлежу к той части поколения, которая знает садизм, как клинический термин, и такая черта характера действительно существует.
Я сглотнула, потому что не хотела выглядеть бедной беззащитной жертвой вышеупомянутого садиста, но именно такой я и была, так что именно так я и звучала.
У этого человека был способ убедиться, что все мои уродливые истины лежат передо мной, – перед ним – как кусочки головоломки. Как кусочки двенадцати разных головоломок, ни одна из которых никогда не будет решена, не будет собрана вместе, потому что не хватало кусков.
Он положил нож с вилкой, как и я. Но его руки были раскинуты треугольником, на его тарелке все еще лежала половина бифштекса. Он всегда моет тарелку. Каждый прием пищи. Наверное пытался показать пример. Впрочем, это не имело значения.
— Получаю ли я удовольствие, а точнее сексуальное удовлетворение от причинения боли или унижения другим? — спросил он.
Я кивнула, хотя в этом не было особой необходимости.
— Нет, — сказал он. — Насилие – это часть моей жизни, неизбежная часть. И да, мне нравится убивать. Я делаю это быстро и чисто. Пытки меня не прельщают.
Я потянулась за водой. Передо мной всегда стоял бокал вина, к которому я никогда не прикасалась. Я не пила, ведь у меня достаточно дерьма внутри моего мозга, изменяющего состояние ума. По той же причине я не принимала таблетки. Конечно, они могли бы помочь, могли бы смягчить все это, но это не реально. Это лишь временное бегство от неизбежного будущего.
— Что ж, это обнадеживает. Моя смерть будет быстрой и безболезненной.
Совсем не как моя жизнь.
Он отодвинул тарелку. Уделяя мне все свое внимание.
Когда он что-то делал, концентрировался на чем-то, на ком-то, он делал это полностью. С фатальной интенсивностью, которая нервировала меня. Даже пугало. Потому что это интенсивное размышление означало, что он увидит все, что я оставила на поверхности, вплоть до моих сломанных частей. Мои уродливые и искривленные части. Истинная я.
Какое мне дело до того, что думает о моем уродстве самозваный серийный убийца?
Он проверял мою отвратительность, а у меня не было выбора, кроме как сделать то же самое.
Я ненавидела его за это.
Яростно.
У меня возникло странное желание схватить нож для стейка, обогнуть стол и вонзить ему в шею. Я представляла, как делаю это. Воображала, как кровь хлещет из артерии, чувствовала, как она брызжет мне на лицо, видела, как тьма, зло и все остальное, что было в нем, покидает его и просачивается в дорогую ткань его костюма.