И наша жестокая связь дала нам это.
Его тело раздавило мое изнутри.
И мне это чертовски нравилось.
Его глаза высосали разбитую душу из моего тела, заклеймили ее своей жалкой аурой.
И мне это чертовски нравилось
Он трахнул меня в бездну, и я молилась, чтобы никогда не вернуться.
***
Мы оказались в спальне Лукьяна. Я не совсем понимала как. Наверное, слишком сильно ударилась головой о деревянный стол.
Или, может быть, мое тело, непривычное к тому, чтобы секс был чем-то иным, чем орудием пытки, просто иссякло от количества оргазмов. От Лукьяна.
Что бы это ни было, меня это не слишком беспокоило. Голова тупо болела, как и нежная кожа между ног.
Боль не исчезала. Если насилие укоренилось так глубоко, повторялось так часто, оно никогда не превратится в ничто. Боль всегда будет тенью. Я не стала зацикливаться на этом. Я приняла ее.
Когда комната попала в фокус, из бездны меня вытащили ярко-синие глаза Лукьяна. Он приподнялся на локте, не касаясь, лишь наблюдая за мной.
По моему телу пробежал холодок. Я посмотрела вниз, на свою наготу в тени. Не было роскошного одеяла, чтобы согреть меня.
— Я хотел тебя видеть, — сказал Лукьян, объясняя мою дрожь.
Никаких извинений, никаких попыток согреться. Он хотел меня видеть. И он не собирался позволить моему дискомфорту помешать ему смотреть.
Я сглотнула. Потому что если он видел меня, то видел целиком. Все мои шрамы. В окна лился тусклый лунный свет. Я не пыталась прикрыться, потому что в этом не было никакого смысла. Я не могла прикрыть свои настоящие шрамы одеждой.
Вместо этого я позволила отсутствию одеяла работать в некотором роде с преимуществом. Ведь Лукьян тоже был голый.
Его тело было не таким белым, как мое. В нем не было того серого оттенка разложения, как у меня. Но он был светлый, кремовый. Его кожа была гладкой и фарфоровой, как мрамор. Ближайший ко мне бицепс был очень большим, пурпурные вены змеились к поверхности и следовали вдоль его предплечий. Небольшая россыпь белых волосков была разбросана по его груди, спускаясь вниз, как река между четко очерченным прессом. Из-за ракурса я не смогла увидеть член, который так тщательно изучил меня внутри.
Но я знала, что он гладкий и красивый, как и все остальное в нем.
— Я не хочу детей, — сказал он в лунный свет, в тишину комнаты, которая стала осязаемой, успокаивающей, как бархат.
Конечно, в ту секунду, когда я почувствовала себя комфортно, он заговорил, и его слова пронзили мой комфорт ножом.
Я напряглась.
— Что?
Он перевернул нас так, что я запрокинула голову, смотря на него. Конечно, я не могла разглядеть его как следует, только самые тонкие очертания в густой темноте, в потерянных часах между двумя и четырьмя.