Он наклонился вперед, достаточно близко, чтобы я почувствовала правду в его словах. Правду в опасности. Его древесный запах окутал меня, и я разглядела каждый дюйм его точеного лица, когда он приблизился, пока его губы не коснулись моих.
— Глупо и трагично, — прошептал он.
А потом он исчез.
Я моргнула ему в след.
Это становилось слишком обычным делом.
Наверное потому, что всё становилось слишком реальным. Слишком опасным.
Но я все равно последовала за ним.
***
Я знала, что найду его в мертвой комнате.
Теперь она привлекала нас обоих. Окруженная прекрасными трупами, отвлекая нас от нашего общего уродства. Мы никогда не будем такими красивыми, как эти птицы, даже после смерти. За те дни, что его не было, я провела здесь несколько часов, восхищаясь покоем. Я чувствовала себя здесь как дома.
Никогда у меня не было такого чувства. Я даже не подозревала о существовании такого чувства.
И здесь, в месте, которое должно было меня убить, я нашла свой дом.
Хотя он стоял ко мне спиной, я поняла, что он услышал, как я вошла. Он стоял перед другой рамкой. Через его плечо мне была видна птица с такими блестящими перьями, что они казались сотканными из шелка. Голова была переливающейся, почти голографической сине-зеленой с фиолетовыми крапинками. Хвост состоял из двух очень длинных темно-фиолетовых перьев.
— Астрапия принцессы Стефании, — сказал он, не поворачиваясь и не двигаясь. — Эндемичный вид горных лесов Папуа — Новой Гвинеи. Самец, — он кивнул в сторону рамы. — Обнаружен человеком по имени Карл Ханштейн в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году. Назван в честь бельгийской принцессы Стефании.
Я ждала продолжения. Потому что с Лукьяном всегда было что-то большее.
Но на этот раз больше ничего не было.
— Неужели ты думаешь, что единственный способ обладать прекрасными вещами — это убивать их? — прошептала я ему в спину.
Он повернулся, и в тот же миг его глаза впились в мои.
— Я так не думаю. Я это знаю. Чудовище не может прикоснуться к красоте и погладить ее, как обычный человек. Он может только раздавить ее. Уничтожить. Единственный способ обладать ей — это сначала сохранить ее в собственном прекрасном великолепии. Потом убить. Нельзя причинить боль мертвому существу.
Слова утонули, повиснув в воздухе, как туман после дождя.
— Тебе тоже, — прошептала я, встретившись взглядом с глазами, которые, как я начинала понимать, не были пустыми.
Голубые радужки превратились в мрамор.
— Вещи не причиняют мне боли, Элизабет. Я причиняю боль, — угроза в его словах была очевидной, но она не отпугнула меня так, как он хотел.