— Да Вы что? Мы специально к Триумфальной арке привязывали этот старт. Если мы перенесём его на МКАД, у нас картинки с Триумфальной аркой ни в одной трансляции не будет. Москва — это европейский город с великой историей. Мир должен видеть Триумфальную арку.
Телевизионщика поддержал представитель Гришина — первого секретаря московского городского комитета партии:
— Анатолий Петрович, — обратился он к Грибину — а я поддерживаю нашего телевизионного товарища. Триумфальная арка — это ведь важный символ победы нашего народа. Она обращена к западу как напоминание всем, кто посягал раньше или думает это сделать в будущем. Предлагаю — оставить.
Выслушивая все возражения, Грибин понимающе кивал головой, создавая видимость коллегиальности принимаемых решений. На самом деле, решение уже было принято, и никакие протесты не принимались в расчёт. Территория, прилегающая к Поклонной горе, находилась в чувствительной близости от расположенного в Филях объекта «Аквариум». От Триумфальной арки до пустыря с невзрачной сталинской пятиэтажкой было всего полтора километра, и второй Главк не мог не учитывать возможные схемы подъезда к месту старта велогонки зарубежных гостей. Грибин прекрасно знал всех этих «заблудившихся» в Москве «туристов» и вообще не желал их видеть в районе станции метро Фили. Он помнил, как лет пять назад за каменной стеной «Аквариума» припарковал свою машину болгарский дипломат. Как потом выяснилось, такое необычное место парковки, на пустыре, вдали от жилого массива, он выбрал специально, чтобы не светить свою машину с дипномерами, поскольку направлялся к любовнице. Когда голубое Volvo болгарина простояло у стены больше часа, было принято решение об её эвакуации. Ребята Грибина полностью разобрали машину, но никаких средств электронного перехвата в ней не обнаружили. Пришлось тогда этому болгарину всё оформлять как угон автомобиля.
— Хорошо, — сказал руководитель штаба. — Старт гонки мы переносим на 1-й километр Можайского шоссе.
Больше на этом совещании Грибину делать было нечего, но он решил остаться. С людьми ему было легче. Возвращаться в свой кабинет, к своим мыслям, он не хотел.
А мысли были страшные. Четвёртый день в Большом Доме стояла зловещая тишина. О случившемся никто не говорил вслух, что только усиливало всеобщее ощущение тревоги. Сам Грибин не спал уже третьи сутки. С того самого рокового понедельника 19 мая, когда к шести часам вечера стало окончательно ясно, что Шадрин исчез. Всю ночь на вторник он не сомкнул глаз. И на среду тоже. Не спал он и сегодня. Держался только на таблетках.