— Я те щас плётки задам! — не на шутку разъярился Володримей, потрясая плетью у носа дочери. — Вертихвостка! Видела бы твоя мать!
— Разве я виновата, что меня все любят?
— В монастырь отдам, мистагогам огороды копать будешь, распутница!
Мне совсем не нравилось быть свидетельницей семейной сцены, поэтому я быстренько нырнула в шатёр.
— Чего он строгий такой? — поинтересовалась я у вертящегося перед зеркалом Галтея.
— С ней ещё пожёстче надо. Такая влюбчивая, что ни одного мужика не пропустит.
— Потому что имечко подходящее — вот и ветер в голове, — добавил Вьюр.
— Ага. Лучше б сразу Гулёной назвали, или — Беспутой!
Парни засмеялись. А я не унималась:
— А вы, небось, сами тем счастливчикам завидуете?
— Смеёшься? Чтоб Володримей руки повыдергивал? Да в каждом поселище девок — пруд пруди, выбирай любую!
Полемон, шутя, ткнул его локтем:
— Ты, Вьюрик, за себя говори. А у меня только одна — Ольжина. В Старброде живёт, истосковалась уж вся, наверное. Вот возьму и женюсь! Слово даю, небо — свидетель!
— Да кому ж такой муженёк нужен, — смеялись парни. — Без деньгов да в разъездах!
После обеда отец с дочерью уже беседовали тихо-мирно, как ни в чём не бывало. Остальные репетировали. Должно быть, к подобным выяснениям отношений и частым скандалам они уже привыкли.
Народ стал собираться на представление одновременно с закатом солнца. Мужчины настраивали инструменты и зажигали факелы, вгоняя их в землю по периметру намеченной для выступления площадки.
В шатре Ветрана долго крутилась у старого треснутого зеркала, напевая и расчёсывая пышные волосы. А я от нечего делать сидела на тюке с одеждой и развлекалась с собаками — Айкой и Чарой, уже наряженными в пёстрые юбочки с бантами и оборками. И вскоре у меня уже получилось наладить с ними контакт. Собаки с радостью выполняли все мои мысленные просьбы и призывы: кружились на месте, прыгали на задних лапах и даже забавно ползали.
— Отец! Иди сюда, скорее! — закричала Ветрана.
В шатёр вбежал Володримей.
— Как ты это делаешь? — Ветрана показывала на собак пальцем, глядя на меня в упор.
Но я уже отвлеклась, и четвероногие комедиантки остановились.
— Не знаю, не могу объяснить. Просто чувствую их. Если захочу, то могу проникать в их разум, и позволяю слышать себя.
— А говорила, ничего не умеешь, — обрадовался Володримей. — А с лошадью сможешь?
Я вспомнила свой опыт на городской площади:
— Можно попробовать…
— Так, быстренько собирайтесь-наряжайтесь, народ собрался. Как солнце сядет — начнём, — затараторил Володримей и выскочил из шатра.
Мне собираться-наряжаться не хотелось, и потому я так и осталась сидеть на месте, положив на руку подбородок и прислушиваясь к вечернему стрекоту цикад.