— Ну что ж, это надо. Смотри, к ужину обязательно приходи! — мать направилась в дом, а я, подхватив с деревянного крыльца вещи, поплелась следом.
Суетясь в кухне у очага, она рассказывала последние вести: кто родился, кто женился, кто отправился в мир иной, о покупке чёрного петуха, о новом нерадивом пастухе, о неурожае овса. Слушала я в пол уха, иногда кивая головой, меня не слишком интересовали такого рода известия. Решив сослаться на усталость, я встала с плетёного кресла и поднялась в свою комнату.
Она моя. Без всякого сомнения. Высокая деревянная кровать, большое окно с выходом на балкончик, тёплые, обшитые ольхой стены, полки с книгами, комод, на нём зеркало в серебряной оправе, рядом большая деревянная шкатулка. В ней оказались засушенные цветы, ракушка, нить янтаря, листы с рисунками бабочек и стрекоз, несколько писем. Я прилегла на высокую кровать с кипой писем в руках. Меня сразу заинтересовало одно из них, лежащее на самом верху:
«Благодарю, всё хорошо. Уж не знаю, по какому неотложному и важному делу ты надумала явиться ко мне в С-т-б-д, но если есть возможность — повремени. Сейчас не самое подходящее время. Если уж что-то по — настоящему срочное — жду. Остальное при встрече.
Послесловие: Я тоже соскучилась. А еще у меня для тебя подарок — расшитый золотой нитью галтийский пояс, тебе понравится.
После послесловие: Передай от меня поклон Данияру.
Всего вам хорошего. Целую. БЕЛАВА»
Так значит, Белава пыталась предупредить меня об опасности? И пояс с адресом — это её рук дело, а вовсе не моих?
Остальные листы оказались нашей с Данияром перепиской. Я с улыбкой пробежала глазами по романтичным, трогательным, местами наивным строкам. И ведь храню до сих пор эти любовные письма — ну надо же, какая я, оказывается, сентиментальная!
В дверь постучали, вошёл седовласый мужчина с пышными усами и присел рядом со мной на кровать:
— Ну, как там столица, стоит?
— Угу, — подвинулась я на противоположный край.
— А ты как? По дому не скучаешь?
В ответ я пожала плечами. Надо бы и внимание проявить, и поговорить с родителями по душам, как того требуется. Но лицемерить не хотелось. Да, милые люди. Но не более того. Родственные чувства категорически не желали проявляться.
— Ладно, пойду я. Мать там тебя звала, на стол пора накрывать, — поднялся он, направляясь к двери.
— Постой! Отец, расскажи, кому ты меня в Белобреге оставил, и что дальше было.
Он удивлённо поднял густые брови:
— Так ты это лучше меня знаешь. Часом не захворала?
— Со мной всё хорошо. Просто хочу знать все подробности. Вдруг что-то упустила?