— Мать, я тут привёл кой-кого… — шагнул на широкий двор Гастомысл, не отпуская моего плеча.
Она подняла глаза, принюхалась, наморщив нос, и буркнула:
— В хату не пущу, на сеновал идите.
— Мать, это ворожея. Гусей посмотреть.
Она поднялась, вытерла полные руки о грязный передник и кивком головы позвала за собой на задний двор, где свободно бегали куры, гуси и свиньи, зато мне совсем не хотелось шагать там свободно, и потому я так и осталась стоять на месте. Женщина поймала одну из облезлых гусынь и поднесла к самому моему носу:
— Вот. Перья лезут. А потом дохнут.
Я брезгливо протянула руку и дотронулась до гусыни. Ну откуда я знаю, почему они дохнут? Она ждала, не отводя от меня тёмных, как вишни, глаз.
— А только у вас болеют? — начала я.
— Только у меня.
— А кормите чем?
— Чем-чем, что сами найдут.
Я находилась в полной растерянности, не зная, что сказать, но женщина настойчиво ждала ответа, глядя на меня в упор.
— А скажите, вы с соседями как? Ладите?
— Да слева — такая пава, что со мной и говорить не хочет, а справа — змея подколодная, гадина, одним словом.
— Так вот оно что… Вам обязательно со всеми поладить нужно, вот никто завидовать не будет и обсуждать за спиной…
— И что, гуси сразу оклемаются?
— Возможно…
— Тьфу ты! Винища налакаются, а потом ворожеями прикидываются, — она отпустила гуся и направилась во двор.
Я поплелась следом, заталкивая пропахшую вином накидку в сумку. Ну и ладно, главное, что я в городе.
Выйдя за калитку и даже не посмотрев в сторону Гастомысла, я зашагала по грязной улице к центру, где ранее видела постоялый двор. Ничего, деньги у меня есть, пообедаю, точнее, уже поужинаю, вымоюсь и плащ хорошенько выполощу — сразу обернусь красавицей писаной — никто не посмеет меня пинать, продавать да облезлыми гусями в лицо тыкать.
Ближе к рыночной площади народа прибавилось. Матроны волочили свои котомки и увесистые корзины, ребятишки сновали под ногами с пирожками и леденцами на палочках, а большинство народа попросту праздно шаталось, засунув руки в свои и чужие карманы да поглядывая по сторонам. Я уже практически покинула эту толчею, но меня остановила музыка. Свернув с дороги, я стала протискиваться сквозь толпу.
У ярко раскрашенного шатра народ веселили музыканты. Пожилой плотный мужчина играл на волынке, раздувая красные щёки. Конопатый парнишка весело и задорно тренькал на лютне, другой — заливался соловьём на свирели, а третий нещадно лупил в обтянутый старой кожей, видавший виды барабан. Всеобщее внимание было приковано к пышноволосой, пляшущей с бубном девушке. Плясала она неплохо, но главным её достоинством являлось полупрозрачное платье, с умопомрачительным декольте и открытой спиной. Плясунья так высоко подбрасывала ноги, что некоторые мужчины хватались за сердце. Затем она стала играть с двумя собачками, заставляя их прыгать через обруч и кружиться на задних лапах. Тут мужчины как-то потеряли интерес и стали разбредаться по ближайшим лоткам с пивом. Я оказалась в первом ряду. Однако представление скоро закончилось, и девушка пошла по кругу с бубном, собирая в него мелочь. Порывшись в сумке, я бросила монетку и побрела дальше, вглядываясь в лицо каждого встречного в надежде вспомнить кого-нибудь или самой быть узнанной. Но тщетно. Никто не интересовался мною.