— Ладно-ладно, помню. А это что? — я почувствовала пинок пониже спины и запротестовала мычанием.
— А-а, это? Девка моя. Пусть проспится.
— Так ты ж без девки выезжал.
— Ну, с утра она ещё мельникова была, а теперь — моя. Он мне её в кости проиграл.
Мне вновь захотелось лягнуть «женишка», нo он уже был начеку и успел-таки, подлец, увернуться.
— Ладно, езжай.
Едва телега тронулась, заскрипев по деревянному мосту, я услышала всё тот же голос, но нам уже не адресованный:
— Всю рвань и пьянь в город тянут, будто своих мало…
Городок оказался совсем маленьким. Каменные стены закрывали его лишь со стороны реки, по-видимому, для солидности. Больше каменных строений я не наблюдала нигде. Даже в самом центре, у рынка, ратуша, стражницкое подразделение и тюрьма были деревянными и незамысловатыми, улицы — узкими и грязными, покосившиеся дома — обнесёнными редким частоколом, из-под которого куры бросались прямо под колёса телеги. Знакомым, увы, здесь ничего не казалось.
Сначала, как и полагается, мы завернули к пекарю. Гастомысл выгрузил мешки, не забыв оставить парочку и себе. Затем пекарь отсыпал парню добрую горсть монет, указывая пальцем в мою сторону, Гастомысл покачал головой и направился к телеге.
— Он что, справки обо мне наводил? — занервничала я.
— Кто, пекарь? Да так, спрашивал, не продам ли, ¬— Гастомысл ловко запрыгнул на телегу и натянул вожжи.
— Кого? Меня? Останови свою рухлядь, дальше я сама! — я уже свесила с телеги ноги, но парень схватил меня за рукав:
— Да погодь ты! Ишь, нервенная! Я ж ему ту же байку рассказал, что и стражникам. Нашла, чего обижаться. Радовалась бы, что пригожая — все мне завидуют.
— Ладно, давай скорее закончим с твоими гусями и расстанемся.
На самой окраине захудалого городка был вырыт небольшой пруд, в его грязной мутной воде с удовольствием плескались утки, гуси да пара чумазых ребятишек. Дальше, за околицей, виднелись чёрные латки полей и огородов. Гастомысл отпустил вожжи и расслабился, лошадка сама знала дорогу домой.
— А звать-то тебя как, красавица?
— Угадай.
— Может, Капоша?
Я поморщилась.
— Палуся?
Я покачала головой.
— Ну, не знаю. Бажена, Верея, Ранеда, Елина…
— Да, первое.
— Бажена?
— Ага… Сойдёт, пожалуй…
Дом, где жил Гастомысл с матерью, был самым большим на улице, но не менее заброшенным. Такой же кривой покосившийся забор, грязное крыльцо, да скрипучие разболтавшиеся ставни — он создавал впечатление заброшенности и неопрятности.
Пожилая, но ещё крепкая и рослая женщина в грязной косынке, льняном платье и растоптанных башмаках, старательно перебирала в корзинах какие-то овощи, сидя на невысокой табуретке.