— Лада, давай без крайностей. Лучше уж вуаль…
От ветра и морской соли мои волосы сделались жёсткими и непослушными. Я решила, что будет лучше заплести их, а на шею набросить лёгкий белый платок, прикрывающий метку. Переодевать платье было некогда, да и бессмысленно. Посмотрев в зеркало, я ужаснулась: некогда гладкая кожа обветрилась и местами начала шелушиться, губы потрескались. Умывшись стоящей в графине пресной водой, я достала пузырёк с льняным маслом и хорошенько намазалась, включая руки и плечи. Едва успела привести себя в более-менее пристойный вид, как к нам уже заглянул пожилой мужчина в белой ливрее, и, угодливо улыбаясь и раскланиваясь, повёл за собой.
Столовая оказалась отдельной просторной каютой. Кроме самого капитана и трёх обслуживающих человек, стоящих позади наших кресел, больше на званом обеде никто нe присутствовал.
Сначала капитан провёл для нас небольшую экскурсию по каюте, хвастая отделочными материалами, привезёнными издалека и работой лучших мастеров.
— А вот это изображение, выполненное из красного дерева — корона над щитом — герб моего рода. Наш род очень древний, он уходит корнями ещё к Гедеминосу-Завоевателю. Как-нибудь я провожу вас в библиотеку и покажу своё впечатляющее родовое древо. К слову сказать, этот герб вы повсюду можете наблюдать на моём судне, не говоря уже о моём доме в Кечине и имении под Вышеградом.
— Вы очень впечатлили нас, капитан, — решила я проявить вежливость. — Никогда не встречала более… э… родовитого человека.
— Весьма польщён. Ну что же, милые дамы, позвольте пригласить вас к столу.
Гдышек сам усадил нас в мягкие шёлковые кресла с вогнутыми спинками и наполнил бокалы. При этом широкая улыбка не сходила с его лица. Но я, наученная горьким опытом, уже знала, что не стоит доверять расшаркиванию и милому обхождению.
С левой стороны от моей тарелки лежали три разных вилки, с правой — ложка и два ножа, побольше и поменьше. Возле кубка с игристым шипящим вином стояли ещё кубок с водой и пустая чаша. Есть мне хотелось просто зверски, и эти глупые условности начинали меня, мягко говоря, раздражать.
— Я поднимаю этот бокал за двух прекрасных дам, волею судьбы оказавшихся на моём скромном судне! — начал хозяин. Он явно жаждал опровержения слову «скромном», но я молча подняла бокал с водой, пригубила и поставила на богато убранный стол.
Поесть, как следует, мне не удалось — разговаривать на этом судне с набитым ртом было неприлично (уж, по крайней мере, в присутствии виконта), а говорить пришлось много. Вернее, отвечать на вопросы.