– Дедушка, – я слегка ошалел от легкости, с которой старый дедок оперирует цифрами, – А сколько будет 32 умножить на 58?
– Так это… Тыща восемьсот пятьдесят шесть. А что?
– Нет. Ничего. Больше вопросов не имею.
Ничего себе калькулятор с бородой!
– Я ж, внучок, у нас в колхозе счетоводом был, меня просто так цифирью не собьешь, – Паич хитро прищурился и тут же задумался, – А о чем это я говорил?
– О налогах.
– А, ну да! Так вот яблоки, конечно, продавать можно, только они ж у всех, цену хорошую не возьмешь, да и у нас – белый налив, он лежит плохо, гниет быстро. Не, ну, конечно, выкрутиться можно и тут…
Дед подмигнул мне и тут же получил тычок от почему-то рассердившейся Нитки:
– Ты же обещал! Когда налог снизят!
– Ну так… Обещал, конечно… Когда снизят…
– Его уже пять лет как снизили!
– Ага… – дед повернулся ко мне, – Теперь, значит, считают не от дохода, а от площади[436]. Девять рублей с сотки, с нашего садика всего-то девяносто получается… А не пятьдесят! – торжествующе повернулся он к Нитке, – Вт когда до пятидесяти скинут – тогда и брошу, вот как бог свят – брошу!
Нитка только вздохнула.
* * *
Причину ее недовольства дедом я понял чуть позже. Когда меня припрягли – кто бы сомневался – помочь по хозяйству.
В доме кипела работа: несколько женщин разных возрастов, с которыми меня по быстрому познакомили и чьи имена и родственные связи я тут же забыл, таскали яблоки из сада, быстро их сортируя, одни укладывая в деревянные ящики, другие, битые и мятые, наскоро обтирали тряпкой и толкли в кашу увесистым пестом в деревянном бочонке. Ящики нужно было таскать в одну сторону, бочонки – в другую. Нитку отправили «на родник за водой», с двумя ведрами на коромысле, а мне доверили перетаскивание ящиков с яблоками в кладовку.
Пройдя темным узким коридором, я занес ящики в помещение, которое можно было бы назвать просторным, если бы в нем были окна и свободное пространство – все было забито яблоками, от которых одуряющее пахло, собственно, яблоками и чуть-чуть – кислятиной.
– Дедушка Паич, – спросил я вынырнувшего откуда-то старика, – Тебе не кажется, что яблоки подгнивают?
– Нее, – хитро усмехнулся дедок, – Не успеют.
Он оглянулся, подмигнул мне и подвел за руку к висевшим на стене той же кладовки тяжеленным даже на вид тулупам. Засунул за них руку, чем-то щелкнул – и часть стены, вместе с тулупами, отошла в сторону, открывая проход еще в одно помещение, в котором тихонько побулькивали бочонки, источавшие знакомый запах браги.
– Я, – прошептал дедок, – с каждой яблони по пять четвертей[437]