чистого получаю. Одна бутылка по десять рубчиков идет. Вот и считай.
Четверть – это литра три. Пятнадцать литров самогона с дерева, умножить на два, чтобы получить бутылки, умножить на десять, умножить на тридцать два дерева… Десять тысяч. С округлением.
– Пусть поднимают налоги, черти.
Ай да дед Щукарь, ай да старый бутлегер!
Улыбаясь своим мыслям и хитрости старика, я подошел к входной двери, чтобы выйти на крыльцо, открыл ее – и замер.
На меня смотрело черное дуло пистолета.
– Ух ты, какое у тебя оружие! – проговорил я, быстро отводя ствол вверх и извлекая пистолет из руки напавшего.
– Ага, мировой! – довольно подтвердил тот.
Нет, я, конечно, вижу, что «нападающему» – лет семь-восемь от силы. Белобрысый круглоголовый мальчонка, в широченных черных штанах на лямках и белой – ну, когда-то – рубашке. Вот только я, знаете ли, не ясновидящий. И не могу с первой же секунды определить, игрушечный у него пистолет, или он у папы-милиционера его взял поиграться. А то и просто – играли в лесу, да и нашли под елкой. С войны всего-то чуть больше десяти лет прошло, мало ли что здесь немцы с финнами под елками забыли…
Нет, все же игрушечный. Тяжеленный, литой, то ли свинцовый, то ли, что вероятнее – оловянный. Покрашен черной краской и на первый взгляд и вправду похож на карманный «браунинг».
– Держи, – я вернул оружие владельцу, потрепал его по стриженой голове и шагнул на крыльцо. Там ящиков с яблоками еще… Немало.
– А ты кто?
– Ершан.
– А ты откуда?
– Из Талгана.
– А что ты здесь делаешь?
– Яблоки ношу.
Мальчишка бежал за мной короткой рысью и вопросы сыпались из него, как из прохудившегося мешка.
– А зачем?
– Зачем что?
– Зачем ты яблоки носишь?
– Чтобы в кладовке лежали.
Мальчишка замолчал на секунду, явно понимая, что разговор заходит куда-то не туда, вроде и ответы получены, но ситуация нифига не прояснилась. Взрослый бы решил, что над ним издеваются, но мальчишка просто пошел по второму кругу:
– Ершан, а ты кто?
– Человек.
– Нет, а ты что за человек?
– Хороший.
– Точно?
– Точно.
– А кто подтвердит?
– А вон, у деда Паича спроси.
– Дед Паич обещал мне ухи открутить.
– За дело, небось?
– За дело, – вздохнул мальчишка, – Я с его яблони упал.
– Ну, наверное, сначала ты на нее залез? За яблоками, верно?
– Верно.
– А дед Паич, наверное, не любит, когда его яблоки воруют?
– Я не воровал, я просто хотел яблоко сорвать. И упал. Вниз.
– Чего ж тогда дед Паич к твоим ушам примеряется?
– Я вместе с суком упал.
– Ну, тогда я его прекрасно понимаю.
Мы дошли до сараюшки, в которой стояли ящики с отобранными яблоками. Я открыл мотнувшуюся на кожаных петлях дверь и замер.