Плюс жизни в Хельсинки — подхватываешь вакцины на несколько дней или даже недель раньше, чем остальная страна, а Торсти побывал с родителями на большом празднике по случаю нового выпуска, устроенном на Сенатской площади. Новая вакцина имела такой успех, что та рыбачка обеими руками ухватилась за шанс помочь Торсти добраться до Юнгфрухолмена — в обмен на подтверждённую передачу.
— Отправить двенадцатилетку в море одного. Хоть стой, хоть падай. — Дед покачал головой. — Все свихнулись. Когда мне было столько, сколько тебе, техника спасала не всегда. Вот что неладно с этим миром — слишком он безопасен.
— Неправда. Люди по-прежнему стареют. И по-прежнему могут умереть.
— Если не причастятся этой треклятой вакцины, надо понимать? Вакцины против смерти?
Вообще-то эликсиром бессмертия она не была. Не совсем. Торсти это знал. Но её, эту последнюю в длинной череде вакцин, которые десятилетиями выпускал Фонд глобального иммунитета, спонсируемый группой миллиардеров, ещё доведут до ума. Фонд изобрёл контагиозные вакцины, чтобы остановить Первую пандемию — ход в то время спорный, но необходимый, ведь уймы и уймы людей отказались вакцинироваться от COVID-19. Поначалу вспыхнули протесты, но когда учёные Фонда остановили Вторую пандемию и спасли бессчётное количество жизней, их чествовали как героев. Два десятилетия с тех пор вакцины выпускались регулярно: сперва подновлённые, против новых коронавирусов, гриппа, лихорадки денге, допандемических зоонозов, а потом защищающие от серьёзных неконтагиозных болезней — сердечной недостаточности, болезни Альцгеймера и рака.
Теперь каждый выпуск вакцины становился общемировым событием, великой радостью. Под биолюминесцентный фейерверк на Сенатской площади новая вакцина пролилась на ликующую, пляшущую толпу дождём с дронов-распылителей. Заранее инфицированные хоры пели со ступенек Хельсинкского собора, заражая слушателей. Новая вакцина-сенолитик индуцировала иммунный ответ на постаревшие клетки, накапливающиеся в теле с возрастом, и иммунная система научалась их убивать. Вечно жить не будешь, но здоровым останешься куда дольше — а сколько, никто пока не знал. Инфицированные в первых экспериментах мыши жили уже несколько десятков лет.
Когда секвенсоры на телефонах Торсти, мамы и папы подтвердили заражение, они чокнулись бокалами — с шампанским у родителей, с газировкой у него, — а потом обнимали и целовали прохожих, которые все были в масках сезона вакцинации — перья, короны, рога, зато рот и нос непременно открыты. И вдруг Торсти словно отделила от празднующих стеклянная стена. Он смотрел на них холодно, издалека. Как они могут веселиться, если кто-то останется за бортом?