Дед подошёл ближе. Всё без толку, подумал Торсти. Дедушка по-прежнему не видит.
Он стиснул зубы, силясь увидеть далёкое-предалёкое будущее, и поднял последний камень.
Дед взял его за руку.
— Торсти, всё хорошо, — сказал он мягко. Под маской таилась улыбка. — Ты славный мальчуган, правда. Я верю, ты видишь всё это. И будешь вершить дела, что мне и не снились. Я это знаю, и мне этого довольно. А теперь пошли. Холодает. Я приготовлю поесть, а завтра отвезу тебя домой.
В голове Торсти отдавался эхом глухой насмешливый голос котла. Мечтай сколько влезет, мальчик. Всё — мираж. Реальна лишь бескрайняя тьма. Твой дед это знает. Всё, всё канет во тьму.
— Нет. Я тебе докажу.
Он вырвал руку и бросил камень. Тот угодил в борозды котла идеально и завертелся по стволу, дребезжа, как шарик в рулетке.
А Торсти прыгнул вслед.
На миг он завис в воздухе, почти касаясь стен котла. Подумалось: может, это и впрямь червоточина? Затем студёная вода метнулась навстречу, достала и сомкнулась над головой.
Плавать он так и не выучился, несмотря на старания родителей, а потому просто вскинул руки и пошёл ко дну. Вода проникла в рот и лёгкие — дышишь, будто в холодном космосе. И тьма наполнила Торсти, и вдруг оказалось, что он пуст — вместилище для самой Вселенной.
Он увидел будущее. Искусственные миры, развешанные вокруг звёзд, что твои жемчужные ожерелья. Червоточины, соединяющие галактики подобно синапсам между нейронами. Потоки тёмной материи, регулирующие движение сверхскоплений, замедляющие расширение вселенной, предотвращающие Большой разрыв, угрожающий оставить каждый протон наедине с самим собой. А затем новые миры, отпочкованные от первого, новые реальности со своими собственными законами, константами и жизнью, лес, растущий из единственного семечка. Мультивселенная, сотканная из разумов, удивления и восторгов, больше не мёртвая, не холодная, просияла внутри.
Вакцина — это мы, подумал он. Мы — вакцина против тьмы.
И тут всё погасло.
* * *
Очнулся Торсти от кашля. Рёбра ныли, как после удара колуном. Вселенная извергалась изо рта миниатюрными большими взрывами сгустков и холодной, солёной жижи.
Наконец Торсти откашлялся. Он продрог, его всего колотило, но он был жив. А теперь разлепил веки и увидел на фоне вечернего неба дедов силуэт.
— Не шевелись.
Старик присел рядом с внуком на корточки. Направил на него камеру телефона, и свет экрана выхватил из темноты дедово лицо. Лицо без маски.
С густой седой шевелюры и чёрной с проседью бороды текло. Он болезненно кривился, морщины были глубже, чем помнилось Торсти, а щёки запали сильнее прежнего.