Он преступник, безжалостный, бессердечный, самонадеянный сукин сын, но, боже милостивый, еще он самый сексуальный мужчина, которого я когда-либо встречала.
Со мной что-то очень не так.
Он берет меня за руку и ведет в свой дом. Ой, не так… в свой пентхаус. Мы проходим через гостиную, огромную и тихую, и мимо такой же огромной столовой, пока не достигаем кухни. Тоже огромной. И, как и все остальное, оформлена она полностью в серых и черных тонах.
Лиам подводит меня к барной стойке с мраморным покрытием и помогает сесть, убедившись, что мне удобно, прежде чем обогнуть стойку и открыть шкафчик над раковиной.
Оттуда он достает бутылку бурбона и два бокала и наливает в них по одной порции.
Затем сбрасывает пиджак, снимает запонки, закатывает рукава рубашки до локтей, ослабляет узел галстука, снимает его через голову и бросает на стойку. И в качестве заключительного акта расстегивает три верхние пуговицы рубашки, обнажая загорелое горло, которое с одной стороны украшает татуировка.
Какая именно сказать не могу. Я слишком занята разглядыванием других рисунков на его мускулистых предплечьях.
Святые небеса... сколько их всего? И где еще? И все ли они неровные, как те, что у него на руках?
— Пенни за твои мысли.
Я поднимаю взгляд от своего благоговейного осмотра его предплечий и вижу его ухмылку.
Я отказываюсь произносить «трубкозуб», теша его самомнение, поэтому решаю отклониться ближе к истине, но гораздо более безопасной, чем мои мысли.
— Я решала, много ли твой дизайнер по интерьеру получил за весь этот черный мрамор? Кстати, она думала, что ты наполовину летучая мышь?
Его ухмылка превращается в искреннюю улыбку.
— Все немного монотонно, не так ли?
— О нет, это просто фантастика, — язвлю я, оглядываясь по сторонам. — Если ты слепой. Или у тебя депрессия. Или ты нежить.
Посмеиваясь, он пододвигает мне рокс с алкоголем, а затем одним глотком осушает свой.
— Тут я должен с тобой согласиться.
— Тогда почему тут живешь?
— Так было, когда я сюда переехал.
Ответ кажется логичным, но Лиам опустил взгляд на пустой стакан в своей руке, когда давал его. Я не думаю, что он лжет, не совсем так, но под поверхностью его слов скрывается нечто большее.
Подражая его «сухому» тону из машины, когда он комментировал мое спокойствие, несмотря на обстоятельства, я говорю:
— Не хочешь поделиться?
Лиам ловит мой взгляд и держит его, как муху в янтаре.
— Трубкозуб, — бормочет он.
Мы смотрим друг на друга через барную стойку, понимая, что это слово слишком быстро придет в негодность.
Я делаю глубокий вдох и задаю вопрос, который должен быть задан.