Однако пора было отчаливать. Как назло, погода испортилась: весь вечер и всю ночь накануне отплытия было ясно, но ранним утром над Кронштадтским заливом заморосил мелкий дождь, и стало значительно холоднее. Вечеслов услышал, как его помощник, лейтенант Загорский, скомандовал «поднять якорь» и хотел было спуститься в капитанскую каюту, как вдруг до него долетел негромкий говор стоявших неподалеку матросов.
— Судьба же захваченных судов весьма бывает печальна… Для боевого корабля высшая честь — погибнуть в бою или же победоносно во вражеский порт войти. А ежели какой из них пленили — ждет его существование жалкое, бесславное. А и недолгое подчас… — монотонно, точно дьякон, читающий Евангелие, бубнил знакомый голос.
— Да тьфу на тебя, дурак! С нашим капитаном нам сам черт не брат, — решительно оборвал его другой, молодой и веселый.
Вечеслов слегка улыбнулся. Это разговаривали постоянные спорщики: один из них был пожилой цейхмейстер Еремеев, старый, проверенный товарищ, всегда и во всем видевший одни дурные предзнаменования, но неизменно спокойный и отважный в бою. Спорил с ним молодой унтер Захар Натальин — толковый, храбрый малый, красавец и весельчак. Этого юнца Вечеслов заприметил еще в Кронштадте, когда тот ходил в штурманских учениках. Натальин был из простых, поэтому путь в офицеры был для него закрыт, как и возможность учиться в Морском корпусе; Вечеслов же не сомневался, что Натальин был бы среди гардемаринов первым — и взял его в свою команду, а потом — и в призовую на «Карла». Захар Натальин, в отличие от Еремеева, никогда не унывал и даже во время ожесточенных перестрелок умудрялся шутить и улыбаться.
— А ну, не каркать, старый ты ворон! — прикрикнул капитан Вечеслов на Еремеева. — Корабль есть корабль, а нам идти всего ничего. Небось, врага не встретим.
— Есть, ваше высокородие, не каркать, — хмуро ответил Еремеев.
Капитан Вечеслов отвернулся от него и встретил взгляд смеющихся голубых глаз Натальина. На мгновение он позавидовал ему: этот мальчик, столь симпатичный и приятный его сердцу, преданный до мозга костей, пока еще свято верит в им самим выдуманную романтику мореходства и в него, любимого командира. А что бы Натальин сказал, если бы знал капитана Вечеслова раньше? До того злополучного сражения при Хиосе, когда он потерял собственный корабль и лишь из милости был спасен боцманом Акимом?
Да, всё лучше было увидеть себя со стороны глазами товарищей по несчастью, что не солгут — и вдруг, одним моментом, осознать роковые ошибки. Это как в миг гибели, говорят, вся жизнь перед глазами проносится. У него получилось наоборот — не гибель, а спасение. А всё-таки немало времени пришлось приучать себя, что нижний чин не скотиной, а человеком является… Симеон Вечеслов никогда не нарушал обещание, данное боцману.