Блять, как же я ее ненавижу, мне нужно было убить Ами давно, еще до того, как ее украл этот долбо@б. Или в день свадьбы, когда она, страшась и боясь, садилась в своем свадебном платье передо мной, чтобы удовлетворить меня по полной программе. Черт, я тогда заводился от одного ее взгляда, но кто же знал, что она окажется такой ханжой!
А ему, я уверен, она позволяла пользоваться всеми своими дырками, текла под ним так, как ни разу не позволяла расслабиться себе. Да блять, что говорить — она ни разу со мной не кончала, но сейчас, здесь, в этом ебучем доме, я чувствовал этот запах страсти, который может произвести женщина- волчица. Мне этот запах был знаком благодаря другим. Тем, кто соглашался ублажать меня по любому зову.
Или не соглашался, но от этого секс становился еще острее, бодрее.
Но это все херня.
Сплюнув, поднимаюсь по лестнице наверх.
Пусть горит огнем, тупая дрянь. От нее и так уже ничего не осталось: от боли через пару минут она перевоплотится в волчицу и задушит саму себя. И будет подыхать медленно, мучительно, сладко воя от предсмертных судорог.
Запах крови раззадорил не на шутку, в голове проносится мысль трахнуть неверную сучку последний раз, но тут же дергаюсь от отвращения и брезгливости: не хочу подбирать за кем-то остатки.
Амалия воет от боли, и этот звук ее страха звучит для меня как волшебная мелодия.
Разворачиваюсь, смотрю на то, как корчится пристегнутое к деревянной балке кровавое существо, наполовину покрытое небольшой щетиной. Она все еще держит в себе свою волчицу, которая пытается прорваться наружу от испуга. Какая сильная девчонка. Кто бы знал, что у нее может быть выдержка.
Обычно от секса пожестче она или падала в обморок или стонала и выла так, что хотелось пристукнуть ее тут же, чтобы дотрахать уже безжизненное тело.
Любуюсь на плоды своих рук, хочу запомнить эту картину, как лучшую фотографию в жизни.
И вдруг чувствую, что в подвале что-то изменилось. Нихера не понятно, что, потому что кровь Амалии заполнила все мои легочные альвеолы вместо кислорода.
— Ну вот мы и встретились, паскуда, — слышится голос сверху, и я резко оборачиваюсь. На верхней ступеньке стоит человек, лица его не видно от света, что находится за его спиной. Он облокачивается о дверной проем.
— Ох, блять, какие люди, — говорю ему, ступая на один шаг вниз.
— Клауд, все кончено. Ты проиграл, — говорит мне эта неопознанная гора, обмазанная кровью.
Кто еще тут проиграл, тупица.
Достаю сотовый телефон и делаю дозвон, не поднося его к уху. Это — условный сигнал, и после него здесь останется только пепелище.