Дышу рвано, всей грудью. От того, что нахожусь в капкане. От того, что мне так плохо, как никогда не было до этого. От того, что выхода из этого капкана нет. Только один — смерть, но я еще не настолько отчаялась, чтобы лишать себя жизни.
Девчонка права: Ночь Справедливости придумал Клауд. Это было два года назад. И если изначально было принято решение, что она будет проводиться раз в год, то сейчас объявления о ней звучат постоянно — чаще, чем раз в три-четыре месяца. «Билеты» на отстрел провинившихся раздаются направо и налево, и я удивлена, что население нашего маленького городка все еще не достигло трех человек.
Хотя это вопрос времени, я думаю. Если к «билетам» имеют доступ такие пигалицы, которые ни во что не ставят человеческие и оборотничьи души, городу осталось недолго.
Вытираю подступившие слезы — признак слабости, — и встаю. Задержка в несколько лишних минут чревата тем, что скоро здесь покажется Клауд или его верные приспешники — охрана, твердолобые оборотни. Не хотелось бы предстать перед ними в таком виде: заплаканной, запертой в туалетной кабинке, оплакивающей себя и свой город.
Выхожу из кабинки, оправляю по фигуре платье, поправляю макияж. Открываю дверь наружу и сталкиваюсь нос к носу с работником кейтеринговой службы — на его синей униформе написано: «Water». Хочется попросить у него воды. Но понимаю, что это будет очень глупо: он явно просто настраивал кулеры со свежей водой для тех, кто прячется в самой охраняемой норе во время Ночи Справедливости. А может быть, и сам сотрудник фирмы решил схорониться от врагов здесь. Такое уже бывало, и винить за это людей и оборотней я не вправе: каждый выживает, как может.
Странно, но я не чувствую от него никакого запаха: ни человеческого, ни оборотничьего. Но думаю отстранённо, что это может быть от усталости. И не такое бывало. Несмотря на то, что здесь темно, женским взглядом отмечаю, что он довольно высок, под униформой скрывается явно накачанное и тренированное тело, а под бейсболкой горят очень живые, внимательные, умные глаза. Они оглядывают меня с ног до головы, и мне щекотно от этого взгляда, хотя обычно хочется закрыться и бежать, чтобы Клауд не заметил, что я стала объектом чего-то пристального внимания и не выставил меня виноватой в этом.
— Вам помочь? — вдруг выдает человек в униформе, и от его голоса у меня по спине бежит холодок. Голос низкий, грубоватый, с хрипотцой, такой необычно густой и проникновенный. С таким голосом ему бы на радио работать — вести передачи с эротическим подтекстом.
— Нет, спасибо! — привычно кривлю губы, чтобы Клауд или его охрана не заметили беднягу рядом со мной, иначе эта Ночь Справедливости станет для него последней даже здесь, в самом спокойном месте города.