Редкостная пошлятина – ехидничает чей-то голос в моей голове, – не хватает только бокала шампанского с пузырьками и клубники со сливками. Никогда не понимала, в чем очарование этого литературного убожества – вторю ему я очень даже серьезно. Кстати, раньше к шампанскому подавали черную икру – дополняю вдогонку к убожеству.
Окидываю беглым взглядом ничего неподозревающего мачо: смотрит исподлобья, хмурится, поджимает губы, желваки ходят на скулах. Его раздражает всё и все – аршинными буквами бегущая строка раскрашивает черную полыхающую радужку. Сколько скрытых эмоций в этом раздражении. Не мужчина, а мечта!
Я вспоминаю, как совсем недавно его лицо озарялось мальчишеской улыбкой, оголяющей блеск зубов, – обманчивое впечатление открытости и дружелюбия. На тропе он один, хотя вокруг много сопричастных. Он волк. Надо проявить большую изобретательность, чтобы загнать этого хищника за флажки.
Несколько капель манящего аромата на хрупкие запястья станут прологом на пути к заколдованному кругу, отмеченного красной нитью. Охота началась.
Он опять упал, уже второй раз за день. Он падает постоянно, сколько я себя помню. Я не знаю, откуда он взялся, но отчетливо помню, что еще в моем детстве выкидывал коленца в самый неподходящий момент – упадет с грохотом, заставляя оборачиваться прохожих, раскроется. Из него вылетят старые вещи. В нем всегда старые вещи, чтобы я туда не положила, в какие бы мешочки не поковала. Вещи все равно моментально начинают стареть, покрываются пылью, занавешиваются паутиной…
К тому же запах. Как только я не пыталась избавиться от противного запаха затхлости – и проветривала, и травяные сборы подкладывала, и лишнее выкидывала, оставляя только самое необходимое, самое дорогое, самое-самое… Но все безуспешно. Запах не выветривался, паутина не снималась, моль не выводилась.
К тому же он такой тяжелый – все руки оттянул, всю спину надорвал. И вид у него совсем поношенный: уголки отбиты, краска облезла, замки покрылись разводами ржавчины.
Носила его к мастеру, просила починить, подновить, облагородить. Мастер сказал, что все возможное сделает и сделал. На следующий день встаю утром, подхожу к своему сокровищу, чтобы полюбоваться, а он таращиться на меня замочками покореженными, поворачивается своими боками ободранными, ухмыляется ручкой сломанной, как будто и ремонта никакого не было. Смотрю я на него и чувствую, как по щекам слезки побежали, прозрачные капельки на пол закапали. Долго я так стояла, к стене прислонившись, чтобы не упасть от обиды на него и жалости к себе.