А когда ожидаешь определённого поведения от близкого, он всегда рано или поздно оправдывает это ожидание.
— Через два дня я улетаю в Прагу. К Михаилу. Мы решили быть вместе, — произнесла я медленно, но в конце фразы скомкала слова. Плохо, но терпимо. Имею же я право нервничать!
Отец молчал. Сидел, откинувшись в кресле, и смотря на меня так холодно, что по спине пробежали мурашки. Мне вдруг захотелось обхватить себя руками и опустить голову. Но я не сделала ни того ни другого.
Я всё-таки была хорошей ученицей своих родителей. Бьют тебя — сделай вид, что тебе смешно, обливают презрением — прими равнодушный вид.
Эти уроки пошли на пользу. Я почти бессознательно, инстинктивно спокойно выдержала его взгляд, не спеша оправдываться. Стояла, скрестив руки на груди, и смотрела в глаза, не опуская подбородка.
Не свысока, но и не прося о милости или понимании. Я ставила его перед фактом и могла лишь надеяться, что отец сможет с ним смириться. Пусть и не сейчас.
— Уверена в своём решении? — спросил он через пару минут, показавшихся мне вечностью.
— Да, — ответила я не раздумывая.
— Я не приму этого брака, Марго. Никогда. Можешь не трудиться и ничего мне не объяснять!
Он потерял ко мне интерес и уткнулся в раскрытый ноут. Это означало только одно: разговор окончен. Если сейчас ты выйдешь из этой двери — назад не вернёшься.
Первым побуждением было закричать, хлопнуть по столу, схватить ноут и вышвырнуть его в окно, разбив стекло, но я быстро взяла себя в руки. Зачем что-то доказывать? Сейчас он меня не услышит. И не захочет понять.
Наталкиваться на нотации или лекцию о том, как должна вести себя послушная дочь — нет, увольте. Наверное, он считал меня неблагодарной, думающей только о том, что у меня между ног, пусть так! Я пожалею, если сейчас не уйду.
Уже на пороге я не выдержала и оглянулась. Наши взгляды встретились.
— Ты ведёшь себя как тряпка! Плохо же мы тебя воспитали!
— Только не надо говорить «видела бы тебя сейчас мать». Она не видит. Но она бы меня поняла.
Я почувствовала, как к горлу подкатил ком, и поняла, что ещё немного, и я примусь умолять отца не отворачиваться от меня. Пусть не общается с ним, зачем вычёркивать меня из своей жизни?!
Но что-то в выражении его глаз останавливало, заставляло отказаться от слов. Поздно. Не поймёт. Не сейчас.
— Ты будешь препятствовать моему отъезду из страны? — лишь спросила я, комкая в руках тонкий ремешок сумочки.
Уходить не хотелось, только не так. Блин, ну я ведь его единственная дочь! Да, он зол на меня и на себя за то, что недоглядел. Зол, потому что знает, сколько я перенесла за последние месяцы и винит в этом Михаила.