Он тогда сказал, что отомстит за мои слёзы, но ведь никто в них не виноват. Может быть, немного моей вины и есть, но больше ничьей!
— Нет, — он снова уткнулся в монитор и махнул рукой.
Так по обыденному, словно мы прощались на ночь или на день.
Я повернулась и вышла, бросив через плечо, что люблю его.
Расплакалась я, только выйдя на улицу. Но не так, как плачут дети, вынужденные уехать из родительского дома на каникулы, а так, как плачут взрослые, когда покидают опустевшее гнездо. Когда понимают, что за спиной не осталось целых мостов, есть только дорога вперёд.
Идти по ней необходимо, но страшно, то теперь ты оказался человеком, которому некуда вернуться.
Отец простит, так бы мне сказали знакомые, если бы узнали об этом случае. Но я знала: нет, не простит. Для него это предательство. Я не просто выбрала не того человека, я отдала себя тому, кто причинил ему боль.
Что ж, пусть так. Я справлюсь. И не только с этим.
Неужели я нахожусь в двух шагах от счастья быть вместе с тем, кого выбрало сердце?
Я не знаю, как сложится моя жизнь с ним, но хочу пройти рядом с Михаилом хотя бы небольшой участок пути.
Михаил
— А может, мы всё-таки не будем? — спрашивала Марго снова и снова и с тёплой улыбкой заглядывала в глаза. — Зачем всё портить? Нам и так хорошо вместе.
Она бы хотела оставить всё как есть. Я понимал, почему, но в душе оставалось сомнение: уж не оставляла ли она себе путь отхода? С тех пор как Марго попыталась от меня сбежать, я всё время испытывал страх, что она исчезнет снова.
Выйдет из дома и испарится, смешается с тысячами других граждан, спешащих по своим делам, и я больше никогда не увижу, как она идёт мне навстречу, торопится и одновременно не позволяет себе прибавить шаг.
Как переодевается, когда думает, что я её не вижу. Как улыбается, когда я возвращаюсь с работы и как целует, когда мы прощаемся на пару часов.
Улыбка Марго обозначена лишь кончиками губ, как Джоконда.
— Никаких «просто поживём», — ответил я в который раз и надел перчатки.
Потом посмотрел на Марго и потянулся к её губам, чтобы поцеловать.
Она засмеялась, негромко, но так, что мне расхотелось куда-то уходить. Сгрести бы её в охапку, прижать к стене и заставить признать мою правоту. Моё право на неё.
Абсолютное и непоколебимое.
Я любил в ней отсутствие жеманства, её утончённую сдержанность на людях и полное подчинение, когда мы оставались наедине.
Даже в момент наивысшего наслаждения, даже когда она вела любовную партию, я знал: Марго принадлежит мне. Но хотел, чтобы она признала это официально и сдалась.