И в этой фразе главное — первая её часть. Всё будет. У нас троих.
Теперь уже троих. Отныне и навсегда.
Михаил
— Я не отдам тебе ни её, ни нашего ребёнка, — слова я выплюнул ему прямо в лицо, не отводя взгляда.
В Москве мой рейс приземлился несколько часов назад, и я сразу направился в дом Старицкого. В глубине души понимал, ничего путного из этой затеи не выйдет.
Но должен был попробовать. Или расставить все точки над «и».
— Ты ей не пара!
Я слышал это много раз.
— Ты подвергаешь её ненужной опасности.
А вот это что-то новенькое!
— Неужели? И в чём же? Она беременна, а не больна, находится в лучшей больнице Праги, за ней осуществляется уход. Марго не на что жаловаться!
— Она и не станет. Уж я-то воспитал её хорошо!
Разговор проходил в гостиной Старицкого, мы так и не присели, словно два противника у дуэльных барьеров. Беседа грозила перейти на повышенные тона, но я этого не боялся. Скорее, ожидал, но делал всё это ради Марго.
Она устала от наших с её отцом ссор, от состояния холодной войны, и я предпринял последнюю попытку:
— Она хочет вас видеть. Чтобы вы приехали к ней. Только не надо больше говорить, что если она так желает встречи, пусть прилетает сама! В её положении это очень рискованно! Неужели вы хотите, чтобы она потеряла и этого ребёнка?!
— Хочу! — выкрикнул он мне в лицо, и в его глазах я прочёл лишь ненависть. — У тебя гнилое семя, весь твой род гнилой! Она могла бы выйти замуж за того, за кого хотела!
— Она это и сделала!
Старицкий, достаточно проворно для своего возраста, подскочил ко мне и хотел вмазать, но я перехватил его руку.
А мог бы и сломать, но Марго точно не станет от этого легче.
— Я прощаю вас ради своей жены и ради всего того, что вы для меня сделали! Но не смейте лезть в мою семью. Маргарита останется моей женой, хотите ли вы или нет! Она будет рада вас видеть у себя!
Я повернулся и выскочил прочь. До отлёта в Прагу оставалось несколько часов. Всего ничего, чтобы успеть зарегистрироваться на рейс и с чистым сердцем отбыть обратно.
Марго я ничего не сказал. Ни тогда, ни после.
Я берёг её, убаюкивал, холил и лелеял. Я заставлял себя не думать о ней, пока работал, иногда задерживался допоздна, но потом всегда звонил жене, чтобы услышать её голос и успокоиться: всё в порядке.
Сегодня снова без дурных вестей.
Эти семь месяцев дались мне нелегко, но я понимал, что Марго в сто крат хуже. И прятал внутри себя тревогу и боль от дурных предчувствий. Гнал их прочь, обвиняя себя в том, что поддаюсь меланхолии.
Наконец этот день настал. Я никогда так не радовался, как на исходе марта. Было тепло, удивительно тихо и спокойно.