Дальше не могла говорить, слезы текли по щекам. Молчала, а мужчина не спрашивал, только ехал, пока не оказались у нашего дома. Открыв дверь, мужчина взял меня на руки, а я сумку, прижимая к груди, и понес к подъезду. На пути нам встретился дед, услужливо открывший дверь, качая головой, хмуря лоб.
Оказавшись на диванчике в зале, дожидалась пока в комнату войдет Анатолий, отлучившийся на несколько минут покурить. Когда вошел, облегченно выдохнула. Сейчас он был взъерошенным, напряженным, ожидающим. Сглотнула, чувствуя себя неудобно. Вроде как говорил, что у него сегодня сложный день, а сам возится со мной.
– Тебе, наверное, нужно на работу? – осторожно спросила, не желая, чтобы он подумал, что хочу от него избавиться.
– Отпустили по семейным обстоятельствам, – выдал Дорвонцев, потирая виски, присаживаясь рядом, спрашивая меня: – Чай или сок выпьешь?
– Нет, спасибо.
– Тогда продолжай. Мне нужно знать, – произнес мужчина, вложив мою ладонь в свою, нежно поглаживая пальцами. – Расскажешь, и больше не буду тебя мучить. Обещаю.
Кивнула, хотя самой было сложно. Очень сложно. Когда в себе держишь, носишь, перевариваешь, то презираешь себя и ненавидишь его, а когда делишься… это совсем другое. Новое для меня.
Сглотнула и провела по ткани дивана, продолжая свой нелегкий рассказ:
– Мы поехали домой… и я… оказалась взаперти с больным человеком.
Посмотрела на мужчину, замечая, что у него масса вопросов, но он молчал, ждал продолжения. Вздохнув, чувствуя раскаленный воздух внутри себя, обжигающий внутренности, тихо проговорила:
– Не знаю, что ты прочитал из его медицинской карточки, но я знаю Лутрикова Александра как неуравновешенного больного мужчину с нездоровой психикой. Я видела и натерпелась столько всего, что удивляюсь, почему не сломалась.
Мужчина сильнее сжал ладонь и, замечая, как я рефлекторно вздрогнула, тут же убрал. Тяжело вздохнув, осторожно начал:
– Он…
– Да… – резко ответила, понимая, что он спрашивает про насилие. – Лутриков грубый, жестокий мужчина, живущий только в своем больном мире. Он… он изнасиловал меня, а потом привязал, и резал себе руки, убеждая себя, что я заслужила такое наказание. У него было раздвоение личности, то больной, жалкий и убеждающий себя в обратном, и одновременно каратель, молчаливый и жестокий. Александр не позволял смотреть на себя, а если видел, что я украдкой наблюдаю, превращался в безумца. Когда он успокаивался, то был нормальным, не подходил, не трогал, только наблюдал, своими действиями заглаживая вину. Спустя время я сбежала, но он нашел, и сказал, что не будет платить за мать. Для достоверности свозил меня еще два раза в реабилитационный центр, а потом только рассказывал о ней, объясняя, что не заслужила, так как плохо себя веду. Жила как в аду, не понимая, почему обо мне не беспокоятся, не звонят с работы. На мои просьбы сходить к матери, он молчал… Чувствуя, что что-то не так, несколько раз сбегала, но так и не доходила до центра. Мои попытки скрыться мужчина принимал с яростью, превращаясь в больного человека… в монстра, притом он становился каждый раз злее, отыгрываясь на мне. Спустя два месяца… я вновь сбежала. И пришла в центр…