– Это все, что в моих силах.
– Есть ли от этого польза?
– Что вы имеете в виду? Это нужная работа.
– Я говорю не о пользе для других. Помогает ли это вам?
– Не знаю…
– Вы хотите наказания, не так ли?
– Мне кажется, я хочу искупить свою вину.
– Перед кем? Перед Генри? Но он мертв. И судя по тому, что я о нем слышал, умственно отсталые дети его заботили бы меньше всего. Поймите, Лаура, искупить вину вы не сможете.
Она застыла, потрясенная. Но мгновение спустя вздернула голову, лицо ее порозовело. Она взглянула на Луэллина с вызовом. Его сердце замерло от восхищения.
– Вы правы, – сказала она. – Наверное, я пытаюсь себя обмануть. Вы раскрыли мне истину. Я говорила, что не верю в Бога, но на самом деле я верю. И знаю: то, что я совершила, – грех. В глубине души я понимаю, что заслуживаю проклятия. Если только не раскаюсь… А я не раскаиваюсь. Я сделала это сознательно. Хотела, чтобы Ширли была счастлива. И она была счастлива. Конечно, недолго… всего три года. Но даже ради трех лет ее счастья и спокойствия – хотя она и умерла молодой – сделать это стоило.
Луэллин смотрел на нее и испытывал величайшее в жизни искушение – промолчать, не сказать правды. Пусть жила бы своей иллюзией. Он любил ее. Как он мог повергнуть в прах ее мужественный поступок? Пусть никогда не узнает правды.
Он подошел к окну, отдернул штору и невидящим взглядом уставился на освещенную улицу.
Потом повернулся и сурово спросил:
– Лаура, вам известно, как умерла ваша сестра?
– Ее сбила машина.
– Да. Но как случилось, что ее сбила машина… вы не знаете. Ширли была пьяна.
– Пьяна? – повторила Лаура, не понимая. – Она что, была в какой-то компании?
– Нет, никакой компании не было. Она тайком ушла из дому и спустилась в город. Время от времени она так делала. Сидела в кафе и пила бренди. Не очень часто. Обычно она пила дома. Лавандовую настойку и одеколон. Напивалась до бесчувствия. Слуги все знали. Уилдинг ни о чем не догадывался.
– Ширли… пила? Но она никогда не пила! Да еще таким образом. Почему?
– Она пила, чтобы забыться, потому что жизнь ей казалась невыносимой.
– Я вам не верю.
– Это правда. Она сама мне рассказывала. После смерти Генри она как бы сбилась с жизненного пути и была похожа на заблудившегося ребенка.
– Но она любила Ричарда, и Ричард ее любил.
– Да, Ричард ее любил. Но любила ли она его? Это было лишь короткое увлечение, больше ничего. Она была убита горем, измучена уходом за раздражительным больным, вот и вышла замуж.
– И была несчастлива? Не могу поверить.
– Что вы знаете о своей сестре? Может ли человек быть одинаковым в глазах двух разных людей? Для вас Ширли навеки осталась беспомощным ребенком, которого вы спасли от пожара. Слабой, беззащитной, постоянно нуждающейся в любви и заботе. Но я вижу ее другой, хотя, как и вы, могу ошибаться. Мне она представляется храброй, мужественной, склонной и риску молодой женщиной, способной стойко переносить удары судьбы и постоять за себя. Чтобы полностью проявить себя, ей нужны были трудности. Она устала, измучилась, но она уже была близка к победе, успешно справлялась с той жизнью, которую себе избрала, – она выходила из мрачного отчаяния к свету. И в тот вечер, когда он умер, она уже праздновала победу. Она любила Генри, он был ей нужен. У нее была тяжелая, но полная смысла жизнь.