– Жесть… – выдохнул побледневший Саныч.
– Я… скажу, – Алексий вдруг будто обмяк и я заметил, как по изувеченным щекам покатились слезы. – Карташов моя фамилия. Карташов Антон Андреевич. Полковник внутренних войск в отставке… нож… пожалуйста!
– Тут пока побудет. – Рентген отошел и вытащил из кармана армейский жетон на цепочке. Задумчиво повертел в руках и бросил в сторону отставного полковника.
– Повезло тебе. Сходятся данные с базой, – мрачно сказал знакомец. – Нахрена ты его с собой-то таскал, если в другую веру ударился?
– Семья моя у них, – с трудом проговорил пленный. – Я… я обязан был им помочь.
– Семья, понимаю, – кивнул Рентген. – Говори, полковник.
– Что… что говорить?
– Все говори. Личный состав, вооружение, секреты, частоты радиосвязи и позывные. Говори. Времени у тебя мало.
Спустя пять минут сбивчивого рассказа, Рентген удовлетворенно кивнул и посмотрел на нас.
– Как думаете, не пиздит?
– Вряд ли, – пожал плечами я.
– Вот и мне кажется, что не пиздит. Слушай, полковник, а напомни-ка мне, пожалуйста, как начинается воинская присяга?
– Что? – Пленный встрепенулся и непонимающе захлопал глазами.
– Присяга, – повторил Рентген.
– Я, Карташов Антон Андреевич торжественно присягаю на верность своему отечеству – Российской Федерации, – начал тараторить отставной полковник. – Клянусь свято соблюдать Конституцию…
Рентген спокойно подошел к пленному и слегка провернул нож в плече. Карташов взвыл от боли и снова заплакал.
– Другую присягу, – процедил знакомец. – Ту самую.
– Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином…
– Смотри-ка, не забыл, – усмехнулся Рентген. – Дальше.
– … до последнего дыхания быть преданным своему Народу…
– Дальше!
– …если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся…
– Вот. Как считаешь, полковник Карташов, нарушил ты свою торжественную присягу? Ну, не молчи, сука, говори!
– Нарушил… – пробормотал пленный.
– Ну тогда – по всей строгости, – заключил Рентген и рванул из пластиковой кобуры табельный пистолет Ярыгина. Грохнул выстрел, пленный дернулся и повалился на бок, обильно заливая пол кровью из простреленной головы.
– На выход, господа, нас ждут великие дела! – Сообщил знакомец и, не обращая внимания на наши охреневающие лица, быстрым шагом покинул сарай.
– Уф, – выдохнул Саныч. – Это было… мощно.
* * *
Колонна боевой техники выстроилась на выезде из поселка. К уже знакомым «Тигру» и «БТРу» прибавились еще три бронетранспортера, пара «КамАЗов», санитарный «МТЛБ» и странный трехосный бронеавтомобиль, который военные называли «Щукой». Бойцы бегали вдоль машин, отрывисто звучали команды, мерно гудели двигатели. Местные жители с тревогой поглядывали на нас со дворов и из окон домов, а одна из старушек долго шептала что-то себе под нос, после чего коротко перекрестила колонну и, не оборачиваясь, ушла в огород. Мы с Санычем и Щукиным стояли в стороне и курили, ожидая Рентгена.